Антисоветская провокационная стряпня в анкарском суде

АНКАРА. 2 апреля. (ТАСС). (Задержано доставкой).

1 апреля в анкарском уголовном суде началось слушанием дело о так называемом «покушении» на германского посла Папена. Как известно, 24 февраля в Анкаре, на бульваре Ататюрка, на некотором расстоянии от проходившего по бульвару Папена взорвалась бомба, которой был убит несший ее человек; гитлеровцы немедленно объявили этот взрыв «покушением» на своего посла и провокационно пытались приписать это «покушение» каким-то мифическим «английским и советским агентам». Германские интриги оказались небезуспешными, и турецкие власти не только объявили «коммунистами» двух обвиняемых по этому делу турецких граждан югославского происхождения — студента Абдурахмана и парикмахерского подмастерья Сулеймана, но и решились привлечь по тому же делу двух советских граждан, которые ни прямо, ни косвенно к делу непричастны, — сотрудника советского консульства в Стамбуле Павлова и сотрудника торгпредства Корнилова.

Уже первый день суда показал, что истинные виновники провокационного «покушения» увильнули от следствия и суда, что привлеченные к делу турецкие граждане являются чем угодно, только не «коммунистами», и что советские граждане, обвиненные без всяких оснований, без каких-либо прямых или косвенных улик, фигурируют на процессе лишь для удовлетворения каких-то предъявленных гитлеровцами к турецким следственным органам шантажистских антисоветских требований. Зачитанный на суде обвинительный акт утверждает, что убитый бомбой человек был турком югославского происхождения по фамилии Омер и что он был «снабжен и полностью подготовлен обвиняемыми для этого покушения». Обвинительный акт упоминает, что «каким-то образом, как предполагают, ввиду того, что не было хорошо определено место взрыва и его предел преступление не совершилось». Обвинительный акт совершенно голословен, не содержит ни единого факта, который свидетельствовал бы о том, что обвиненные советские граждане были связаны или хотя бы знакомы с Омером или с двумя обвиняемыми турками, и даже не пытается хоть чем-нибудь обосновать утверждение о причастности Павлова и Корнилова к «покушению». Акт упоминает, что обвиняемый по тому же делу серб Стефан Падочник в январе 1942 г. «уехал в Сирию» и «считается исчезнувшим».

Как только началось первое заседание суда, Павлов сделал следующее заявление: «Гнусные клеветники, сидящие здесь на скамье подсудимых, используются врагами моей годины в целях провокации против Советского Союза в интересах подрыва советско-турецких отношений. Сегодня эти господа, пользуясь именем югославских коммунистов, занимаются провокациями против Советского Союза, завтра они будут выступать под маской членов турецкой народно-республиканской партии и готовить провокации против Турции. Я уверен, что в процессе суда будут сняты маски с этих провокаторов. А пока я прошу суд разрешить мне не сидеть рядом с этими гнусными господами».

Суд удовлетворил ходатайство Павлова, который вместе с Корниловым занял место отдельно от других обвиняемых.

Первое заседание суда было посвящено допросу Абдурахмана, которого прокурор рядом наводящих вопросов безуспешно пытался представить в виде «коммуниста». Однако Абдурахман заявляет лишь, что он «более или менее симпатизировал коммунистам», «к компартии Югославии не принадлежал», «не был социалистом и пытался узнать, что такое коммунизм». Не удалась и попытка прокурора объявить «коммунистом» обвиняемого Сулеймана, о котором Абдурахман заявил, что «неграмотный и неразвитый Сулейман вообще не мог выработать каких-либо убеждений».

Таким образом, по этому необходимому для гитлеровской пропаганды вопросу о причастности к взрыву бомбы «коммунистов», прокурор потерпел в самом начале процесса поражение. Не удалось ему и доказать связь турецких обвиняемых с Павловым и Корниловым. Абдурахман утверждал, что якобы встречался с Павловым, но признал, что фамилию Павлова он узнал только во время следствия. Обвиняемый заявил далее, будто получил от Корнилова за какие-то «информации» 30 турецких лир (120 рублей). Все остальные показания Абдурахмана, в грубое нарушение элементарных — процессуальных норм, были построены на ссылках на умершего Омера и отсутствующего Падочника. Но и в этих показаниях Абдурахман заявил лишь, что слышал от этих лиц о каком-то готовящемся покушении, не зная о ком идет речь. В этой связи прокурор сам целиком разоблачает провокационное направление процесса, задавая Абдурахману следующий вопрос: «Не сказал ли вам Павлов, что, может быть, в Турцию приедет Риббентроп?». Абдурахман, видимо плохо разучивший свою роль, отвечает: «Я не помню, что он это говорил».

Суд по требованию прокурора предъявляет Абдурахману остатки револьвера, найденного у Омера, и спрашивает, получил ли он этот револьвер от сбежавшего из Турции Падочника, который якобы получил его от Павлова. И этот маневр прокурора проваливается — Абдурахман отвечает, что не может подтвердить, что это тот же револьвер. Зато на прокурора о цели покушения на Павлова обвиняемый отвечает явно зазубренной фразой: «Целью покушения было втянуть Турцию в войну с Германией». Однако ни прокурор, ни обвиняемый не пытаются даже свести концы с концами и как-нибудь объяснить, почему же в этом случае к «покушению» могли иметь отношение указанные граждане СССР.

Председатель суда, со ссылкой н неграмотность Сулеймана решил не допрашивать его, а зачитать данные им на предварительном следствии показания. Последние представляют собой бессвязные и безграмотные россказни о каких-то «югославских коммунистах», о безуспешной попытке обвиняемого всучить советскому посольству какой-то чемодан, полученный в Югославии с тайными документами о положении коммунистов в югославской тюрьме. Наконец, Сулейман голословно утверждает, что убитый Омер заявил ему, что якобы «один русский» посылал его в Анкару для покушения на Папена. Корнилов требует у суда выяснить у Сулеймана, когда и где тот впервые его встретил. Сулейман заявляет, что впервые увидел Корнилова в советском посольстве в Анкаре в сентябре 1941 г. В ответ Корнилов делает суду заявление о том, что он впервые приехал в Анкару 15 или 16 января 1942 г., что подтверждается фактом полицейской прописки в Анкаре его документа. «Этот человек, — заявляет Корнилов, — выдумывает разные сказки. Я впервые встретил его на допросе 7 марта».

Павлов категорически заявляет, что не знает обоих турецких обвиняемых и что на суде «происходит нечто вроде историй, которые обычно описываются в модных детективных романах». Павлов требует представления ему письменного перевода на русский язык материалов предварительного судебного следствия, «чтобы разоблачить этих господ, прикрывающихся коммунистической маской, и учитывая, что суд заинтересован в том, чтобы выявить настоящих подстрекателей». Несмотря на то, что представление обвиняемым перевода непонятных им показаний на иностранном языке является с точки зрения общепринятых процессуальных норм элементарным и совершенно обязательным, суд отказывает в этой просьбе и объявляет достаточным краткие устные переводы отдельных показаний турецких подсудимых.

Продолжение процесса назначено на 8 апреля.

В иностранных кругах Анкары выражают неподдельное удивление по поводу того, что турецкая прокуратура и суд дали подобное заостренное против Советского Союза направление делу о «покушении» на Папена, тем самым уступая требованиям и потакая интересам немецко-фашистских кругов, пытающихся замести следы действительных виновников провокации, и использовать ее против интересов Турции, СССР и других демократических стран. В то же время в анкарских иностранных кругах считают неизбежным провал затеянного маневра, подготовленного настолько грубо и поспешно, что все основные действующие лица провокационной инсценировки оскандалились уже в первый день суда.