Товарищ Стяжкин

Утром мы не застали бригадира в Цехе.

В конторе вам сообщили, что сегодня Михаил Маркович Стяжкин работает в ночной смене, с 9 вечера.

—Может быть, вы пошлете за ним? — спросила парторг цеха, Ольга Ксенофонтовна Козелкова.

Начальник цеха замялся. Видно было по лицу, что ого смущают какие-то обстоятельства, о которых он по желал бы говорить в присутствии посторонних.

—Это, ведь, несложно, - продолжала Ольга Ксенофонтовна. — Стяжкин, как-будто, недалеко живет.

—Живот-то он родом, тянул начальник.

—Некого послать?

—И послать, конечно, можно...

—Так в чем же тогда дело?

—Не любит он этого,—решился начальник,—Не любит, когда его без дела беспокоят. И не придет. У него, знаете, такой характер.

И начальник сделал рукой, неопределенный жест, который давал понять, что характер Михаила Марковича далеко не блестящий.

Подумав, мы остановились на компромиссном решении: пойти к бригадиру на дом.

Когда мы подходили к дому, Ольга Ксенофонтовна смущенно напомнила мне:

—У маня к вам просьба:не забудьте, что Стяжкина зовут Михаил Маркович.

После стольких предупреждения я невольно подтянулся и поймал себя на тем, что незаметно поправляю рукой галстук. А ну, как погонят нас бригадир за то, что мы мешаем его законному отдыху!

И, верно. Ведь, кому приятно: придешь с завода после десятичасового рабочего дня, умоешься, попьешь чайку и только ляжешь с газетой на диван, как вдруг вломятся какие-то чужие люди и начнут задавать скучные вопросы: «Как живете?», как «работаете?». Сиди и занимай их тоскливым разговором.

Ольга Ксенофонтовна постучала. Из-за двери раздался приглушенный голос.

Мы пошли и сразу остановились на пороге. Комната была пустая. Если, конечно, не считать мальчика лет десяти, стоящего возле окна.

—Могу я видеть Михаила Марковича Стяжкина?

—Мишка, тебя, — трагическим шепотом произнес мальчик.

Перед нами стоял бригадир.

—Я—Стяжкин.

Он протянул руку такого размера, что нужно было очень внимательно нацелистся, чтобы поймать ее нормальной ладонью взрослого человека.

Мы сели. Подыскивая подходящий тон, я представился.

Михаил Маркович сидел на постели, солидно сложив руки на коленях, как человек, снимающийся у провинциального фотографа.

В точение следующих пяти минут разговора стало ясно, почему начальник пока считал характер бригадира тяжелым.

—Сколько вы зарабатываете?

—Не подсчитывал.

Он ответил тоном пожилого работяги, не любящего рассказывать первому встречному о своих доходах.

—Рублей шестьсот? — постарался я не рассердить его слишком маленькой суммой.

—Зачем шестьсот? Кажется, не маленький. Тысячу зарабатываю... Петька, дай пепельницу — не видишь, человек курит,—резко сказал он мальчику который первым встретил нас в квартире.

—Расскажите, пожалуйста, как вы добились того, что ваша бригада стала фронтовой? Только подробной, пожалуйста.

—А чего подробней? Хорошо работали и все,

По полу бегали два кролика и кошка. Чтобы прервать паузу, спросил что-то о кроликах.

Вот это был ответ! Я узнал все об их привычках, о том, как надо кормить их, как часто следует менять подстилку, чтобы не было «запаха».

Во время всей последующей беседы явно наметились две линии в поведении бригадира: когда вопрос касался производства, мне отвечал видавший виды опытный кадровый рабочий и говорил он тогда веско, скупо, обдумывая каждое слово. Ничего лишнего: завод-то оборонный.

Когда разговор шел об обычных вещах — передо мной оказывался мальчик четырнадцати лет.

Разговор наш оборвался внезапно: Михаил Маркович напомнил, что сегодня вся его бригада в составе 4 человек (которым всем вместе едва стукнуло 60 лет) идет в кино. Насколько я понял, у славных гвардейцев производства, во главе с их бригадиром, отношение к администрации кинотеатров было в высшей степени неприязненное; в вино их попросту обычно не пропускали, мешала надпись. «Детям до16 лет вход запрещён.»

А дети эти на одном из заводов, где требуется тончайшая и точнейшая работа, где каждая ошибка в одну сотую миллиметра повлекла бы за собой массу серьезных неприятностей на фронте,— эти дети ежедневно давали триста процентов нормы.

Когда в августе сорок третьего года завод оказался в прорыве, бригада Стяжкина в полном составе явилась к парторгу ЦК. Бригада постаралась расположиться в комнате так, чтобы большой письменный стол не заслоняя их с головой.

—Вот что. — сказал Михаил Маркович. — Мы это дело обсудили и нам надоело. С завтрашнего дня считайте нас фронтовой бригадой, и к двадцать пятой годовщине комсомола мы дадим триста процентов нормы.

Четверо этих маленьких людей,—нет, не верю!—четверо этих больших патриотов стали пионерами создания фронтовых бригад на крупном заводе.

«Если бы мне до войны сказали, — с откровенностью говорит главный инженер этого завода, — что мою сложнейшую продукцию будут делать четырнадцатилетние и шестнадцатилетние комсомольцы, я бы считал, что эго сказано в шутку».

Когда этому же главному инженеру нужно было освоить новый вид оборонной аппаратуры, он вызвал в кабинет комсомольцев-бригадиров: Стяжкина, Космача, Сиволгина и других.

Он сказал кратко:

—Это надо сделать для фронта.

И ему также кратко ответили:

—Это будет сделано для фронта.

После работы, ночью бригадиры собрали своих ребят. Пришел начальник цеха. Со стороны это выглядело так: пожилой человек рассказывает какую-то историю детям. В действительности же инженер давал новое сложное задание квалифицированным рабочим. Потом начальник цеха ушел.

Бригадиры начали подую работу первыми, нарезка деталей требовала неслыханной точности. Движения ребят приобрели законченную четкость. Ни одного лишнего жеста. Губы их были плотно и сурово сжаты. Глазе следили за малейшим отклонение метчика:

Это было в сентябре. А сейчас восемьдесят процентов этой продукции обрабатывают подростки в возрасте от 11 до 16 лет.

Так, в упорном, тяжелом труде воспитывается характер молодого человека нашего времени. Воспитывается воля, настойчивость, воспитывается патриотизм не поверхностно, не с чужих слов, не хрестоматийно, а в результате самостоятельного творческого труда.

И. МЕТТЕР.