Денис Иванович Фонвизин

(К двухсотлетию со дня рождения)

Завтра исполняется 200 лет со Дня рождения выдающегося русского писателя-классика Дениса Ивановича Фонвизина.

Фонвизин заслужил право на Добрую и признательную память. «Всякому русскому, если только он русский не по одному имени, должно знать этого писателя, делающего истинную честь нашей литературе, —писал сто лет назад Белинский. — «Недоросль» и «Бригадир» никогда не будут изгнаны ни из истории русской литературы, ни из библиотек порядочных людей».

Девяносто лет спустя А. М. Горький поставил имя Фонвизина первым в перечне представителей критического реализма в русской литературе.

Фонвизин жил в так называемую «Екатерининскую эпоху», когда глубокие классовые противоречия крепостнического периода достигли исключительной силы. Дворянство, опираясь на политическую власть, освободило себя от обязательной государственной службы и в то же время энергично закрепощало новые миллионы крестьян и довело эксплоатацию дарового мужицкого труда до высшей степени. Социальные и экономические контрасты сделались разительными и кричащими. В верхних этажах общественного здания сверкали драгоценности и шли нескончаемые роскошные пиры, внизу поражала безысходная нищета, вызвавшая мучительный крик Радищева: «Я взглянул окрест меня,—душа моя страданиями человечества уязвлена стала».

Эти зияющие социальные контрасты вскрылись через некоторое время с бурной и стремительной силой в пугачевском восстании, которое сделало значительную часть России полем открытой классовой битвы. Но, тем не менее, все усилия правящих верхов были направлены на то, чтобы скрыть мрачный фон картины, выставив возможно выгоднее блещущие краски переднего фасада.

Основной смысл художественной деятельности Фонвизина состоял в разрушении этой вредной иллюзии общественного благополучия, в срывании масок с дворянского общества, в разоблачении системы официальной лжи. Ему было менее 22 лет, когда он представил дворянскому обществу правдивое сатирическое зеркало своей первой комедии «Бригадир». Показывая в ней без прикрас не простых дворян, но крупных военных и гражданских чиновников, почти генералов, Фонвизин говорил дворянскому обществу, что оно бесчестно и невежественно, не знает общественного долга, лишено разумной человеческой морали. Он показывал здесь судей, которые заставляли виновных платить за их вину, а правых—за их правду, командиров-извергов, которые признавали только закон палочной расправы и бесчестили высокое звание русского офицера. Он говорил, что эти люди лишены патриотизма, так как видят для себя в отечестве только кормушку. Он показывал, как на этой дурной почве вырастает новоманерное, но тоже невежественное молодое дворянское поколение, презирающее родную землю, которая их кормит и на них работает. «Все несчастье мое состоит в том только, что ты русская»,—заявляет здесь Иванушка советнице, которой он «строит куры». И советница поспешно соглашается: «Это. мой ангел, конечно, для меня ужасная погибель».

Глубокой и мучительной грусти, при всей кажущейся веселости, исполнена вторая комедия Фонвизина «Недоросль», написанная через 15 лет после первой. В «Недоросле» Фонвизин спускается в самые недра усадебно-дворянского быта, чтобы правдиво показать, кому в стране предоставлена почти безграничная власть над миллионами крепостных душ. Перед зрителем проходила целая галлерея общественных и нравственных уродов: властная помещица, откровенно сделавшая насилие законом всей жизни, ее достойный брат Тарас Скотинин. сдирающий всякий убыток со своих крестьян и в то же время исполненный нежности к свинкам; шестнадцатилетний шалопай—сын, смертельно тоскующий при одном виде учителей, грубое и жестокое животное, доступное только темным позывам низких инстинктов и уже беспощадное ко всем подвластным ему людям; подлый немец-учитель, круглый невежда, попавший в педагоги из кучеров и устраивающий свое благополучие посредством потакательства порокам своего ученика, и другие. Автор, по образному выражению Ключевского, «взял своих героев в чем застал, без всяких культурных покрытий да так и поставил на сцену со всей неурядицей их отношений»... А за барами-притеснителями на сцену выглянули их слуги и жертвы, за которыми уже вне сцены зрителю виделись бессчетные крепостные массы. Комедия Фонвизина получала таким образом значение грандиозного обобщения, выявившего, по меткой характеристике Гоголя, «раны и болезни тогдашнего общества, тяжелые злоупотребления внутренние, которые беспощадной силой иронии выставлены в очевидности потрясающей».

Но Фонвизин не ограничил своей сатиры пределами среднего дворянского круга; он метил выше, в те социально-политические верхи, которые стояли непосредственно у царского трона. Он был вхож ь этот придворный мир и сам много раз пережил возмущение и гнев при наблюдении его общественных нравов. «Развращенность здешнюю описывать излишне,—писал он сестре из Петербурга.—Ни в каком скаредном приказе нет таких стряпческих интриг, какие у нашего двора всеминутно происходят... Я ничего у бога не прошу, как чтоб вынес меня с честью из этого ада». Этот мотив повторяется в его переписке неоднократно.

В «Недоросле» гнев против вельможной знати нашел выражение в речах двойника автора Стародума. Стародум говорит про царский двор, что «в этой стороне по большой прямой дороге никто почти не ездит, а все об’езжают крюком, надеясь доехать поскорее», что здесь «двое, встретясь, разойтиться не могут. Один другого сваливает, и тот, кто на ногах, не поднимает уже никогда того, кто на земле». Он убежден, что исправить эту знать невозможно, ибо «тщетно звать врача к больным неисцельно: тут врач не пособит, разве сам заразится».

Это была со стороны Фонвизина уже недопустимая политическая дерзость. Екатерина и двор могли потешаться над картинами провинциального дворянского невежества, но сатиры на них самих не прощали.

Это очень осязательно отразилось на всей дальнейшей творческой судьбе Фонвизина. Вытеснить его из театра, где он заложил основы реалистической комедии, было невозможно,—здесь он господствовал полновластно.

«Волшебный край! Там в стары годы,

Сатиры смелой властелин,

Блистал Фонвизин, друг свободы, —

свидетельствует об этом Пушкин

в «Евгении Онегине».

Но Фонвизин не хотел ограничиться комедийным жанром. Человек больших горизонтов и неустанных общественных исканий, он жадно тянулся на путь сатирической публицистики, замышлял издание большого сатирического журнала. Сделанные им в этой области попытки и заготовки поражают до сих пор смелостью постановки вопросов, остротой социальной мысли, выдающимися художественными качествами.

С исключительной отвагой идет Фонвизин в своих публицистических зарисовках в атаку против знати и двора. Давая во «Всеобщей придворной грамматике» определения различных грамматических категорий, он говорит, что «придворная грамматика есть наука хитро льстить языком и пером», что придворный «падеж» есть «наклонение сильных к наглости, а бессильных к подлости», что «число» при дворе обозначает «счет, за сколько подлостей сколько милостей достать можно». В «Вопросах» Екатерине Фонвизин просил царицу об’яснить, отчего у нас не стыдятся ничего не делать? Почему известные и явные бездельники принимаются везде равно с честными людьми? Отчего при дворе имеют высокие чины шуты и балагуры и пр.

При таких понятиях ужиться мирно с носителями власти для Фонвизина было, разумеется, невозможно. Екатерина сперва смеялась при постановке его комедий, делая вид, что это ее не касается, потом иронически жаловалась приближенным: «Худо мне приходит: уже господин Фонвизин хочет учить меня царствовать», затем стала отвечать на его дерзости сердитым окриком и зловещими угрозами. За 8 лет до смерти Фонвизин был уволен с государственной службы, а вслед за тем лишен и возможности участвовать в литературе. На просьбу разрешить изданий журнала «Стародум или друг честных людей» правительство ответило «свободоязычному» автору категорическим отказом. Ему был закрыт доступ и в издаваемые другими журналы. Вслед за тем последовало запрещение многих уже опубликованных сочинений Фонвизина.

Но вопреки всем этим запретам творчество Фонвизина продолжало жить и сохранять действенную силу. Его произведения вошли полноценным вкладом в состав великой русской культуры. Они обогащали и совершенствовали литературный язык. Они пролагали дорогу на сцену общественной правде и расчищали путь Грибоедову, Гоголю, Островскому. Они сокрушительными ударами били носителей насилия, невежества, раболепия. Они учили читателей и зрителей честности, гуманности, общественному долгу, уважению к труду, знанию, человеческому достоинству.

Eвг. БОГОЛЮБОВ, профессор Молотовского педагогического института.