Александра КРИВОШЕЕВА

ПАРАНЯ

Рассказ

Ка крутом, заснеженном угоре, в стороне от больших, шумных сел стоит деревенька «Веселые ерши». Ехать сюда надо, по длинному, прямому, как стрела, волоку, пролегающему в высоких, разубранных морозцем, лесах.

Но хоть и не близок путь, а письма и газеты Вася — почтальон, шустрый деревенский паренек, доставляет ежедневно, в любую погоду и бережно передает их в руки местной учительницы белозубой и голубоглазой Еленки — молодого колхозного агитатора. За молодость никто и не зовет ее иначе, как Еленка, хоть и любят ее все, от мала до валика, за веселую приветливость, за обходительность с каждым.

На зимних колхозных посиделках, в другое время на полях — Еленка первый человек. Она и девчат соберет звонкие песни хором петь, и дорогие вести с фронта внимательно прочитает, и из газет что-нибудь самое интересное выберет, а то книжку такую принесет, что с посиделок никто и домой не собирается, — хоть гони ребят и баб из теплой вместительной избы матери Еленки — Марфы Григорьевны—председательницы колхоза «Русский воин».

Колхоз во-время выполнил все заготовки, много сдал государству хлеба сверх плана, а теперь дополнительно сдает картофель фронту.

Марфа Григорьевна озабоченная ходит. Она и всегда-то с первым снежком, не только не унимается в работе, а всех подгоняет — зима-то, не для отдыха-спанья, а для подготовки, — резонно говорит она.

Каждый зимний денек — короток, использовать надо. Зиму проворонишь, — урожай обронишь,— повторяет Марфа отцовские поговорки.

На колхозном собрании Марфа говорила о помощи фронту, и ее добродушное лицо, с чуть вздернутым носом, заливалось, как всегда при выступлениях, алой краской. Уж третий год командует колхозом Марфа, а на собраниях всегда смущается.

— Пуще теперь мы, — уральские колхозники, — помогать нашей Красной Армии должны. Пуще, чем в прошлые два года помогали. Запомнить надо, чтоб скорее с победой войну решить, свое каждый должен вложить. Фронтовики наши смотрят: как мы с вами, колхозники, себя в тылу ведем, обсуждают поведение наше, радуются нашей сознательности. Говорят, очень любят русские наши воины похлебку картофельную. Сразу, говорят, от нее домом пахнет. Картофеля по центнеру с каждой семьи надо сдать. Я, как жена фронтовика, мужа на работе заменившая, как партизанка бывшая, так считаю.

Обсуждали вопрос долго. Нельзя сказать, чтобы уж очень просто было каждому центнер картошки сдать.

— Ну, а для бойцов то, что потруднее, и сделать нужно. Бойцам нелегко кой год на фронтах биться, а воюют, гонят немцев с святой нашей земли, — поддержала предложение Марфы Катерина Дудина, женщина тихая, старательная ко всякой работе. Я, бабы, первая завтра свою картофь для бойцов повезу.

Так и порешили третьего дня: не меньше центнера картошки с хозяйства фронту сдать. Коней для перевозки Марфа предоставила.

Расходясь по домам, слушали колхозницы хорошую песню, что пела своим звонким голосом Еленка под баян Васи-почтальона, а девчата дружно подхватывали припев:

Хочешь победу скорее отпраздновать,

Письма на фронт ему шли,

Всем поддержи его смелого воина,

Воина русской земли...

...И вот с радостью наблюдает по утрам Марфа, как сани за санями, нагруженные мешками, укрытые сеном и тулупами, спускаются по серебряному угору к длинному, темному волоку.

Одна колхозница беспокоит Марфу, это Параня-блин. Всем хороша Параня: работящая, поворотливая, а характер, как здесь говорят, «потный». Все у нее по своему, всегда у нее свой подходец. Говорят люди, что в день свадьбы из-за характера своего с женихом Параня рассталась, одинокой и живет вот уже полвека. Дед ее в тот день скажи: дело у Парани-блин. Так и пошло за ней добродушное прозвище: Параня-блин. Не часто бывало, чтобы Марфа терялась. А тут даже и она ума не может приложить: как лучше к Паране подступиться.

Решила Марфа с Еленкой посоветоваться.

—Заметила я,—сказала Марфа,— что на собранья Параня блин все перечила: зачем этакую тяжесть таскать далеко, по вагонам, еще загниет, измерзнет картофь, дескать. Ну, на утро я к ней в избу. — Когда, спрашиваю, тебе коня предоставить под картофь? А она, так строптиво, мне: — Занадобится, сама приду. Как отрезала. Ну, думаю, хоть и несколько дней в запасе, а трудно мне в такой неизвестности быть.

— Постой, мать, добегу я до Парани. Посмотрю на нее, может разузнаю что… — сказала Еленка, накидывая шаль на плечи.

— На гитаре вашей, тетя Параня, можно поиграть? — простодушно опросила Еленка, входя в светлую избу Парасковьи Ивановны Нечаевой. — маленькой, плотной женщины, с суровым лицом и неприветливыми глазами.

— Что надумала! На гитаре поиграть! Аль больше делать тебе нечего? — отозвалась хозяйка, недовольно громыхая заслонкой.

— Ну, так, может, вы мне ее с собой дадите? — попросила Еленка, а сама думала: как бы ладнее начать о картофеле?

Но Параня-блин была по-прежнему сурова.

— Сколь разов тебе говорила: и не проси гитару из избы. Знаешь: гитара не моя. Федора Михайловича гитара, мне доверенная. Сколь годов ее оберегаю, пыль ежеденно обтираю. Хорошего человека гитара, сама знаешь.

Мигом сообразила Еленка, как разговор нужный повести.

— А Федор Михайлыч на фронте ведь, — тихо сказала она, подсаживаясь к столу. — Не нужна сейчас ему гитара, а приедет— отдам.

— Сказала не дам, — сердито отозвалась Параня.

Еленка встала.

— Конечно, — сказала она взволнованно, — еще честь надо заслужить на гитаре этой играть. Каков человек Федор Михалыч, все мы знаем: питерский рабочий, с Колчаком за нас здесь дрался. И сколько питерцев нам— уральцам — в гражданскую помогало, тоже все знают. А вот теперь, как питерскому то-есть ленинградскому фронту картошкой помочь — не все об этом, кажется, знают...

И не успела Еленка опомниться, как Парасковья Ивановна подскочила к ней и угрожающе проговорила:

— Выйди из моей избы, мила дочь, выйди!..

Дома Еленка взволнованно рассказывала обо всем этом матери.

— Ну, и баба! Ну, и Параня-блин! — возмущалась Марфа, слушая растерянную Еленку. — Опозорит одна такая весь колхоз. Никогда с ней такого не бывало.

А Параня, выпроводив Еленку, быстро направилась к горячей печке, в которой рядами были уставлены противни, доверха наполненные хрустящими ломтиками сушеного картофеля

— Еще немного досушить и готово! Узнаете, бабы, Параню, — шептала она, потряхивая то один, то другой противень.

Утром, в новом ватнике, в праздничной красной юбке, повязанная шерстяным коричневым полушалком, она пришла в правление колхоза

— Распорядись, Марфа, чтоб коня мне дали, картофель на пункт для бойцов повезу.

— За конем дело не станет! Через полчаса конь у твоей избы будет, — ответила Марфа, облегченно вздыхая.

А на другой день Параня, совсем заиндевевшая в дороге, разрумяненная морозцем, с довольным видом вошла к Марфе и, подавая ей квитанцию, сказала:

— Сушеную картофь. Марфа, сдала я для бойцов-то. Где там вагоны ею закидывать, да еще перебирать картофь нашу, да еще перед тем как в похлебку класть —чистить ее.. А так, сухонькая, легонькая, — как перышко. Мигом, глядишь, похлебка бойцам готова будет. Говорят: шибко любят бойцы похлебку из сушеной картофи, говорят: сразу на позициях домом родным пахнет от похлебки-то этой! — говорила Параня, стоя на пороге и радуясь тому, что расплывается в широкой улыбке доброе лицо Марфы.