Эдуард Багрицкий

(10 лет со дня смерти поэта)

Багрицкому не было еще и тридцати девяти лет, когда 16 февраля 1934 года он умер, в конец сломленный тяжелой болезнью — астмой, которой страдал с молодых лет. Hе очень велико по размерам его литературное наследство. Однако, то, что создано им, особенно произведения, входящие в три основных сборника его стихов («Юго-Запад», «Победители» и «Последняя ночь»), с полным правом можно считать драгоценным вкладом в сокровищницу советской поэзии.

Путь настоящего большого поэта (а таким был Багрицкий) — не проторенная тропа, негладкий асфальт заранее ясных схем и положений. И Багрицкий, начавший свою литературную деятельность в одесских литературных кружках, прошел сложный путь творческого развитая, внутреннего роста, пока не стал тем, чем он дорог нам,—поэтом большого мужества, великого жизнеутверждения, поэтом жизненной борьбы и победы, до конца преданным делу революции, делу советского народа.

В разных формах на разных этапах творческого пути Багрицкого проявлялись эти качества его поэзии. Но одно качество, пронизывающее все стихи, — необычайная любовь к жизни — является главенствующим. Будут ли это стихи о Тиле Уленшпигеле или о Джоне Ячменном Зерне (из Р. Бернса), о контрабандистах ли или о весне, о карпе или туберкулезе, будет ли это одно из самых совершенных произведений советской поэзии «Дума про Опанаса» или удивительно трогательная и мужественная в то же время поэма «Смерть пионерки» — всюду чувствуем мы, читатели, эту неистребимую любовь к жизни, к свободному развитию человеческой личности, к природе.

Когда-то сам начавший свой поэтический путь со стихов эстетских, подражательно декадентствующих, Багрицкий вскоре ополчается именно против таких стихов, и его творчество приобретает все больше и больше жизнерадостные и жизнеутверждающие интонации, все больший размах воображения, все более отточенную, осязаемую точность и крепость образов, все большую вещность, все большую напряженность и волевой характер.

Мир, окружающий человека, казался когда-то поэту миром мрачным, миром — трясиной, и эти свои ощущения он выражал с огромной силой, но чем дальше, тем больше радостный, светлый мир борьбы и победы советского человека заслоняет мир мрачный.

В «Думе про Опанаса» дана замечательная, незабываемая картина обреченности попыток уйти от революции, забиться в свой узкособственнический мирок, как пытался сделать Опанас, именно на этом пути свихнувшийся и ставший махновцем-бандитом. И когда в конце поэмы, обращаясь к образу подлинного коммуниста и советского человека комиссара Когана (убитого по приказу Махно), поэт восклицает «Так пускай и я погибну у Попова лога той же славною кончиной как Иосиф Коган» — это не желание смерти, а яростный, боевой призыв к жизни, к борьбе, к победе.

И когда поэму «Смерть пионерки» Багрицкий заканчивает замечательными строками «И выходит песня с топотом шагов в миp, открытый настежь бешенству ветров»,—в этом замечательно образном призыве — та же любовь к жизни, что и в «Контрабандистах», где поэт, обращаясь к самому себе, восклицает: «Так бей же по жилам, кидайся в края, бездомная молодость, ярость моя…».

В послойном сборнике своих стихов (поэмы «Последняя ночь», «Человек предместья», «Смерть пионерки», «Дума про Опанаса»— либретто оперы) Багрицкий целиком обращается к теме человека, с блестящим мастерством и глубиной воспевая мужество, волю, преданность делу социализма нового советского человека.

Таким поэтом, оптимизм которого стал органической чертой всего его характера, он и вошел в нашу память, таким мы удержим его в памяти и на будущие годы. И не перестанем восхищаться его удивительно крепко сколоченным, предельно искренним, мужественным жизнеутверждающим стихом.

С. ГИНЦ.