Вдохновляющий образ Ленина

Миллионы граждан великого города знали, что настали решающие дни, жестокие дни смертельной опасности. Грозные тучи вражеского нашествия нависли над берегами Невы. Круглые сутки не затихал рев артиллерийской канонады. Враг осатанел от бессильной ярости, от безумной жажды разбоя и грабежа. Враг не жалел ничего —ни бомб, ни снарядов, ни самолетов, ни танков, ни своих автоматических болванов-солдат.

По ночам зарево гигантских пожаров со всех сторон окружало предместья великого города. Город жил в огненном кольце. При свете багровых отблесков можно было на улице прочесть газету. Молнии выстрелов разрывали небо. Холодным зеленоватым сверканьем вставало над городом электронно-термитное пламя зажигательных бомб. Пролетала минута, и это сверканье падало и гасло, словно прихлопнутое ладонью великана. Десятки тысяч женщин, стариков и детей тушили бомбы песком, топили в бочках с водой. Немецкие летчики делали все, чтобы город пылал, но город был весь как-будто отлит из стали, он был неприступен и несгораем.

Граждане великого города забыли, что такое нормальный сон, отдых, сытная еда. Разрывы снарядов на улицах стали обычным явлением, как звонки трамваев. Опасность вошла в быт. Женщины, дети, старики стали фронтовиками. Мировая история не знает еще такого несгибаемого упорства, такого гордого ожесточения, которое овладело сразу миллионами человеческих сердец.

— Враг у ворот Ленинграда!

Эта фраза читалась повсюду: в тексте бесчисленных лозунгов и воззваний, на страницах газет. Эта фраза не сходила с языка миллионов, звучала во всех сердцах.

На заводских митингах выступали старые рабочие, герои труда, ветераны трех революций. Говорить много было некогда, каждую минуту нужно было ковать оружие для фронта, грохочущего рядом. Выходили на трибуны седые питерцы, люди, овеянные немеркнущей славой, и все говорили одно:

— Мы, —рабочие города Ленина, умрем, но никогда не сдадимся, ни на шаг не уступим, не пропустим врага. Мы — ленинградцы. Мы не позволим ни одному немецкому чудовищу ступить на наши священные улицы. Так нам завещал наш великий Ильич.

Старый питерский красногвардеец Антон Филиппович Ермошин, пославший в огонь битвы трех сыновей-бойцов и младшую дочь-дружинницу, сам две недели не выходил из цеха, почти не спал и не ел, отливая добрый металл для снарядов, вышел с винтовкой за плечом и сказал:

— Да вы подумайте, товарищи, Ильич наш, родной Владимир Ильич стоит на броневике у Финляндского вокзала, стоит, как живой. А куда он оказывает рукой? Куда? В нашу сторону, к Нарвской заставе! Да ежели немецкая погань пролезет на Международный проспект, так все наши камни оживут и обрушатся немцам на головы, мостовые под ними провалятся, да и сам ленинский броневик пойдет их давить. Ведь город наш —в мире второго нет и не будет,—город самого Ленина!

И у многих из рабочих «Красного путиловца» встал тогда перед глазами ослепительный образ: Ленин на броневике с простертой вперед рукой мчится защищать свой великий город. Броневик выходит за Нарвскую заставу, навстречу вражеским ордам, броневик бессмертный, разящий, а за ним—миллионы ленинградцев.

Этот образ, воплощенный в рисунке художника, засверкал на первой странице газеты «Ленинградская правда». Этот вдохновляющий образ ожившего памятника Ленину, вечно живого Ильича, ведущего в последний решительный бой своих питомцев, граждан своего великого города, звал со многих плакатов на героический подвиг, звал на отпор врагу.

Колыбель октябрьских побед—легендарное здание Смольного. Его длинные сводчатые коридоры, избитые миллионами ног плиты пола, еще как-будто, неостывшую этом доме, в сотнях его комнат люди всегда бодрствуют и теперь, как и двадцать четыре года назад здесь проходят рабочие и работницы с винтовками, балтийские моряки в бушлатах, опоясанных и перекрещенных пулеметными лентами, партийные работники, многие еще в пиджаках, но с кобурами револьверов у пояса. Все это — новые люди 1941 года, люди Сталинской эпохи, но тени великого прошлого сопутствуют им. Кажется, что сейчас между колонн мелькнет знакомая фигура Ильича; он быстро спустится по ступенькам лестницы и, заметив вот этого вихрастого парнишку из Володарского райкома, комсомола, остановит его и, чуть склонив голову набок, прищурясь, одобряюще улыбаясь, расспросит обо всем и услышит, что тысячи володарских комсомольцев уже дерутся с немцами под стенами города, тысячи учатся военному делу и работают на заводах, а сам этот вихрастый парень пришел в Смольный просить, чтоб его освободили от работы «в тылу», он хочет идти политруком на передовую позицию.

— Вы, товарищ, ошибаетесь,—сказал бы тогда Ильич.—Здесь тыла нет, здесь всюду—фронт.

Вдохновляющий образ Ленина живет в каждом далеком уголке великого города, в сердце всякого гражданина. В коридоре Смольного на одной из дверей дощечка с надписью «Комната В. И. Ленина». Весь мир знает эту комнату-музей. Здесь Ильич работал, писал, советовался со Сталиным, вместе с ним создавал наше крепчайшее государство. В наиболее трудные и суровые дни обороны Ленинграда я видел, как у дверей этой комнаты стоял генерал, полководец, прославленный во многих сражениях, но человек еще молодой, никогда невидевший Ленина в жизни. Он, видимо, проходил мимо—боевой генерал армии Сталина, случайно, быть может в сотый раз прочел надпись на дощечке и остановился и стоял две или три минуты, драгоценных минуты, озаренный внезапными мыслями о Ленине, о том, что он, главнокомандующий, защищает сегодня священную память Ленина, его великий город...

Ленинградские женщины теряли своих детей под разрывами авиабомб и снарядов. Какая боль, какое страдание в мире может сравниться со страданием матери над изуродованным трупом своего ребенка? И многие из этих женщин уже на следующий день, как всегда, выходили на работу, становились к станкам, делали патроны, гранаты, противотанковые бутылки с зажигательной смесью, и, мало того, многие из них выступали по радио, писали в газеты о своих переживаниях, о своей непобедимой ненависти к врагу.

Работница Клавдия Ивановна Мятлева написала:

«Я была на работе два дня, а, когда вернулась, увидела, что мой дом разрушила фашистская бомба. Моя старушка мать и дочь Ирочка четырех лет погибли. Муж на фронте, я ему написала: «Фашисты все у нас отняли, бей же их без пощады». Мстить мы должны теперь, только мстить, к чему призываю всех матерей, всех женщин нашего города Ленина».

Домохозяйки Московского района вышили для своей дивизии народного ополчения знамя: на алом бархате профиль Ленина и надпись — «Когда на Россию обрушится нашествие, весь народ встанет как один человек. В. И. Ленин. 1918 год».

Эти слова Владимир Ильич сказал в 1918 году. Эти слова на полотнище знамени в 1941 году под Ленинградом преградили дорогу немецким танкам. Две недели дралась дивизия и не уступила врагу ни метра земли. На узком участке триста немецких танков пошли в атаку. Шли тяжелые машины, вооруженные огнеметами. Перед этими чудовищами до сих пор не могла устоять ни одна регулярная армия в мире, перед ними отступали французы, бельгийцы, греки, югославы... Эти танки привыкли к легким победам над слабыми войсками. Пришлось отвыкать. Ленинградцы устояли. Семьдесят машин было уничтожено, остальные, потеряв боевой порядок, повернули обратно. В этом сражении на стороне Красной Армии было лишь одно превосходство — превосходство духа. Броневик Ильича незримо стоял в несокрушимой обороне у Пулковских высот.

И в самые жестокие дни, отбивая атаки врага, ленинградцы думали о Москве, о звездах Кремля, о величайшей святыне советского народа ленинском мавзолее.

— Сами отобьемся, Москве поможем!

Так думали и славные защитники Тулы, и герои калининских боев, и победители под Ростовом, и храбрецы Севастополя. Так думали в дни обороны. Теперь настали дни первых побед.

Решающие гигантские бои и наши великие победы еще впереди. Ленинградцы устояли, москвичи устояли, устоял перед вражеским нашествием весь советский народ. Вдохновляющий образ Ленина, победоносная стратегия Сталина—от Ледовитого океана до Черного моря ведут к победе наши армии, десятки миллионов советских людей.

Игорь ЛУКОВСКИЙ.