Облик фашистского зверя

(По произведениям немецких писателей-антифашистов)

В историческом докладе, посвященном ХХIV годовщине Октябрьской революции, товарищ Сталин с предельной ясностью раскрыл реакционно - черносотенную и разбойничью империалистическую сущность германского фашизма, вырядившегося в «национал - социалистические» одежды.

Немецкие писатели-антифашисты, на собственном опыте познавшие ужасы гитлеровского режима, в своих произведениях правдиво рисуют облик кровожадного фашистского зверя. В ярких, резко очерченных образах их произведений возникает жуткая картина «национал - социалистского» «нового порядка», устанавливаемого гитлеровцами.

Еще в начале двадцатых годов в прокуренных мюнхенских кабаках появился некий авантюрист по имени Руперт Кутинер, который объявил себя фюрером и в истерических речах призывал кабацких завсегдатаев к созданию партии «истинных германцев» и к «обновлению» Германии. Мюнхенского обывателя, недовольного послевоенным кризисом, вполне удовлетворяла примитивность политических идей новоявленного фюрера: во всех бедах виновны евреи и «красные». Он обещал все устроить, а врагов «истинных германцев» повесить на законном основании. Так рассказывает Л. Фейхтвангер в романе «Успех» о начале омерзительной карьеры кровавого фашистского обербандита Гитлера.

Руперт Кутинер (так именуется в романе Гитлер) свою политику строит на грубом обмане и демагогии, на разнуздывании звериных инстинктов, преступлениях и насилии. Ближайшими сподвижниками «фюрера» были проходимец Дельмайер и развращенный выродок Эрих Борнгаак, имевшие в прошлом уже не одно «мокрое дело». Идейность движения таких людей мало интересует. Они идут за фюрером только потому, что участие в кутцнеровской партии позволяет им вести паразитический образ жизни и предаваться разврату. Это были люди «с лицом самоуверенной извращенности. Здесь уже ничто не могло произрости — ни чувство, ни идея». Моральный облик «деятелей» этого движения характеризует следующее рассуждение: «Жрать, пить, спать с женщинами, ночные рестораны, немного кино, бешеная езда на автомобиле, смокинг хорошего .покроя, высмеивание почтенных людей, новый танец, их дружба — вот это жизнь. Все остальное, о чем принято говорить - газетная передовица».

В мюнхенские дни гитлеровская демагогия была обращена главным образом к обывателю. Позднее направление и размах политики обмана значительно расширяется. Книга Анны Зегерс «Оцененная голова» рассказывает о германской деревне накануне фашистского переворота. Крестьяне деревеньки Обервейлербах, придавленные нуждой, мечутся на своих крохотных, заложенных и перезаложенных участках. Эти темные, забитые люди опутаны тысячью пут. Они зависят от богатея Мерца —владельца единственной в деревне молотилки, от сдаточного пункта, произвольно устанавливающего цены на сдаваемые продукты, от лавочника, которому все задолжали...

И в эту деревеньку на грузовиках, услужливо предоставленных фабрикантом соседнего городка, приехали гитлеровские агитаторы, одетые в добротную коричневую форму. Они не скупятся на обещания: сложение недоимок, отчуждение помещичьих земель, укрепление мелкой крестьянской собственности и т. д. Крестьяне колеблются. Некоторые думают: «Наверное за этими парнями большая сила, если их так одели и обули». Другие недоверчиво покачивают головами: «Кто их знает».. Кулака пугает Мерца «социалистический» ярлык. Гитлеровцы называют себя «национал-социалистами». Однако вскоре классовое чутье помогло Мерцу узнать в них своих... Большинство крестьян смутно подозревало обман. И подозрения оправдались: в нынешней Германии 84 тыс. помещиков имеют земли в четыре раза больше, чем 5 миллионов крестьянских хозяйств. Таковы слова и дела германских «национал-социалистов».

Жалкий мюнхенский путч, сатирически описанный Л. Фейхтвангером в романе «Успех», не только повторился, но и привел к торжеству человеконенавистнического гитлеризма. «Расовая теория», ранее вызывавшая лишь презрительную усмешку сейчас была узаконена и стала определяющей внешнюю политику одного из крупнейших европейских государств. Нацисты идут проторенной дорожкой черносотенных погромщиков и «обновление» Германии начали с преследований евреев. Трагическая судьба проф. Мамлока в одноименной пьесе Фр. Вольфа близка судьбе врача Эдгара Оппенгейм в романе «Семья Оппенгейм» Л. Фейхтвангера. Эта близость не является случайностью, ибо то, о чем рассказывают Вольф и Фейхтвангер было в Германии повседневностью.

Семья Оппенгейм, давно сроднившаяся с людьми Германии и ее культурой оказалась лишенной родины, «Кто же Германия? - горестно размышляет юный Бертольд Оппенгейм. —Те, кто в коричневых рубахах горланят и бесчинствуют с оружием в руках?... Или другие?.» Германия и культура были для него понятиями, неразрывно связанными. Между тем, люди, называвшие себя «выразителями истинно-германского духа» возрождали в стране дикое варварство. Они требовали, чтобы он объявил правду ложью. «Неужели я должен пойти туда и признать, что я —плохой немец, потому что я сказал правду?». Наивный юноша не знал, что правда у фашистов не в почете, что всюду господствовала ложь. «В эту пору в Германии научились лгать... Одевались в коричневый цвет фашизма, а в сердце таили красный цвет его врагов. «Бифштекс» — называли они сами себя (потому что, как бифштекс, они были коричневы снаружи и красны внутри)».

Для фашистской Германии этот честный юноша, верящий в торжество разума и гуманности, был плохим немцем. Зато Вернер Риттерштег, выделявшийся из гимназистов непроходимой глупостью и длинным ростом, был прославлен «истинным немцем». В его пустой арийской голове родилась дикая мысль: «всадить бы нож в брюхо»... И он заколол левого журналиста Карпера. Бертольд Оппенгейм не хотел быть таким немцем и своей смертью выразил протест против всеобщего одичания. Иного пути он не знал.

Годы гитлеровского хозяйничания в Германии - это годы дикого разгула звериного человеконенавистничества. Фашисты стремятся морально растлить население Германии, превратить его в скотоподобные послушные существа, а сопротивляющихся физически истребить. Книги В. Бределя «Испытание», К. Биллингера «Заключенный № 880» и В. Лангхоффа «Болотные солдаты» — это страшные повести о кровавых ужасах гигантского застенка, именуемого Третьей империей. В этих книгах собраны только немногие факты о нечеловеческих пытках и страданиях, которые авторы лично познали в концентрационных лагерях.

Каждый, кого почему-либо признавали недостаточно «воспитанным» для «национал-социалистской» Германии, должен был пройти «процесс унификации», т. е перевоспитания в «истинно-германском духе». Вот описание этого «процесса». «Я лежал обнаженный на столе, четверо держали меня, трое били. От первого удара мне показалось, что я взлетел на воздух, тело мое судорожно скорчилось, и я невольно дико закричал. Второй удар, третий, четвертый. Не спеша, с расстановкой, чтобы я не потерял сознания... Через некоторое время они остановились и поменялись местами. Мне вылили ведро холодной воды на голову, чтобы вернуть восприимчивость к ударам. И начали снова». После «унификации» — одиночка, темный карцер, отупляющая работа в «болотной команде» и снова истязания днем и ночью, пока не воспользуется подброшенной веревкой. Не всякому дано выдержать,

Если заключенный не поддается «унификации», тогда организуется убийство «при попытке к бегству».

Ночь холодна. Ружье на весу.

Шофер тормозит. Остановка лесу...

Команда их в лес глубоко завела.

Дюжина выстрелов эхо рвала.

Погасли глаза и не стало в живых.

И по три в затылке дыры пулевых, -

У Джона Шейера и трех товарищей.

В Берлин грузовик возвращается скоро.

«Четыре штуки»,— приходует морг.

В приемочной книге отметил вожак:

«Четверо красных... при попытке бежать»

(Э. Вайнерт. Джон Шейер).

Вся остальная Германия, не попавшая за колючую проволоку концентрационных лагерей или в застенки гестапо, придавлена страхом. «Правительство требовало, чтобы каждый тщательно следил за своим близким... Кто не сделал ни одного доноса, тот сам был на подозрении. Сосед шпионил за соседом, сын — за отцом, приятель — за приятелем. В квартирах разговаривали шопотом, ибо громко сказанное слово прникало сквозь стены. Боялись спутника по трамваю». («Семья Оппенгейм»).

В цикле драматических миниатюр Б. Брехта «Германия. Страшная сказка» рассказывается о Германии, придавленной страхом. Учитель и его жена боятся сына, школьника («Шпик»), профессор - хирург боится поставить диагноз жертвы гестапо («Профессиональная болезнь»). Горничная боится своего возлюбленного — штурмовика: не поставил ли он метку, по которой ее зацапают («Меловой крест») и т. д.

Но иногда у придавленных страхом и доведенных до отчаяния людей «обновленной» Германии прорывается возмущение и желание сбросить ненавистное фашистское ярмо. В сценке «Что помогает против газа» брат говорит сестре:

«Не это поможет нам!

Сестра: А что же?

Брат: (вполголоса) В семнадцатом году я был на Восточном фронте. Люди, в окопах против наших, делали то, что помогает... Они сбросили свое правительство. Это единственное, что помогает...

Сестра: Ш-ш! Ты же знаешь, какие у нас тонкие стены...

Таков гитлеровский «национализм» и «социализм» в практике Третьей империи, как он с исключительной правдивостью рисуется в произведениях немецких писателей антифашистов.

А. ТУПИЦИН —

кандидат филологических наук,

доцент Молотовского пединститута.