ПРОКЛЯТИЕ И СМЕРТЬ ФАШИСТСКИМ ПАЛАЧАМ

КАЛИНИН, 19 декабря. (Спецкорр. ТАСС). Перед нами изможденный, физически искалеченный, истерзанный человек. Зовут его Николай Иванович Волков Ему всего 32 года, но кажется, что перед нами старик. Стоять он не может: ноги подкашиваются, говорит медленно, хрипло, почти шопотом. Н. И. Волков рассказал нам жуткую историю, которая произошла с ним накануне вступления Красной Армии в Калинин:

«Нечеловеческие условия жизни в оккупированном немцами Калинине заставили меня решиться на побег из города, но вечером 8 декабря я был задержан германским патрулем. Избивая прикладами, меня привели в здание на площади Ленина и бросили в подвал Здесь только я понял, куда попал: в этом доме находилось гестапо. Тяжелые мысли одолевали меня всю ночь. Спать я не мог. На сыром полу камеры не было даже соломы. Утром 9 декабря меня вызвали на допрос. Офицер спросил, кто я, куда шел, зачем. Я молчал. Тогда меня снова бросили в подвал, и я наивно думал, что на этом все кончится и меня отпустят.

Утром следующего дня я был снова вызван на допрос. На этот раз офицер говорил со мной грубо, кричал и требовал, чтобы я сказал, где скрываются партийные работники.—Вы все должны знать, русские все в заговоре. Если не скажете, живым отсюда не уйдете,—орал офицер. Я ничего не знал, ничего не сказал. Тогда немецкий офицер ударил меня ногою в пах. Я взвыл от боли и упал. Не дав подняться, офицер поставил мне на шею свою ногу, а другой ногой палач колотил что есть силы по лопаткам. Я думал, что не выдержу, но и это было не все. Взбешенные моим молчанием, гестаповцы притащили длинную резиновую плеть и стали бить по спине. Потом один из палачей обернул этой плетью мою шею и стал тянуть ее изо всех сил. Я задыхался, силы оставляли меня, и, наконец, я потерял сознание. Сколько времени прошло, пока я очнулся, не знаю. Помню только, что меня вынесли и снова бросили в этот страшный застенок. Так я жил целую неделю Каждый день палачи устраивали допросы‚ избивали меня, калечили. А за что? Никакой вины за собой я не знал

Кормили заключенных куском черного сырого хлеба граммов в двести и кружкой сырой воды. Это—весь дневной рацион. Тюремщики издевались над всеми самым безжалостным образом. Им ничего не стоило без всякого повода разбить человеку лицо в кровь, толкнуть ногой, ударить прикладом.

Каждую ночь выводили из подвала по 20—30 человек, потом они не возвращались. Однажды я видел, привели с допроса одного калининского жителя. Четыре часа его уродовали садисты. Лица его нельзя было узнать, до того оно было обезображено. Рубаха была красная от крови Ходить он не мог, и палачи подталкивали его прикладами У самой ограды они подняли его и со всего размаху швырнули на железную решетку.

Мерзавцы сняли с меня валенки. Взамен своей теплой фуфайки и полушубка я получил вот эту летнюю куртку.

15 декабря ночью мы почувствовали гарь. Стали стучать в дверь, но никто не отвечал Все по очереди колотили что есть силы в дверь и, наконец, сорвали ее с петель. Здание, в подвале которого мы находились, горело. Мы выбежали на улицу. По ней мчались немецкие обозы

Я читал о зверствах гестапо. Но словом не передать всю гнусность и подлость фашистских разбойников Их надо истреблять, как самых вредных и хищных зверей.

Я поправлю свое здоровье и буду, как рядовой боец Красной Армии, бороться с ненавистным врагом».