Тризна
К высоким и благородным человеческим чувствам — любви, материнству, дружбе — войне прибавила еще одно: месть. Есть месть прекрасная и чистая, как любовь, самозабвенная и жертвенная, как материнство, возвышенная и светлая, как справедливость.
Шестеро всадников из башкирской кавалерийской дивизии отправились ночью в разведку, в тыл к противнику. Среди них были воины разных возрастов, от седобородого Юлты, знатного чабана, награжденного большой серебряной медалью на сельскохозяйственной выставке, то совсем еще юного Салавата Габитова - недавнего студента педагогического института в Уфе. Это были опытные, искусные разведчики, выросшие в великом общении с природой, под высокими степными звездами. Они уверенно шли кустарниками, ступая так осторожно, что ночные птицы не снимались с болот при их приближении. Но сказано в старой пословице: глупая случайность умнее самого мудрого старика. Ничего уже не расскажет нам, как погибли шестеро разведчиков, но только на следующее утро шесть трупов, раздетых донага, были выброшены из немецких окопов на простреливаемую минометами полянку, разделявшую наши позиции от немецких.
Под губительным огнем смельчаки друзья подползли к трупам и обняв их как живых, волоком вытащили из-под обстрела, чтобы предать честному воинскому погребению.
Нагие тела разведчиков хранили следы невиданных надругательств. Седая борода Юлты была сожжена, а медаль сельскохозяйственной выставки вбита в старую его грудь над соском. На щеках приметно обозначались десятки маленьких багряных кружков—видно, «северные рыцари» гасили окурки сигарет о лица пленных. Раскрошенные губы и вырезанные языки свидетельствовали о том, что разведчики не проронили ни единого слова перед недостойным противником и умерли в безмолвии, как подобает умирать перед лицом врага. И только пустые глазницы, откуда вытекли раздавленные кулаком глаза, как бы глядели на товарищей, призывая к отмщению. И розовая пена засохла в углах губ, подобно застывшему проклятью, исторгнутому из ненавидящей гортани.
Несколько минут в горестном молчании стоял эскадрон вокруг обесчещенных тел. Закат лег на лица мертвых, как приспущенное знамя. Их похоронили на опушке леса, под русскими березами, завернув в бурки и подложив под головы уздечки. Так хоронят в степи всадников. Тела их положили в могилах лицом на восток, к родным степям.
А когда стемнело, двадцать башкир в безмолвии выехали верхом из расположения полка. Неслышно ступали кони с обернутыми соломой и замотанными в рогожу копытами. Много часов ехали всадники. Давно уже обошли они потаенными тропами линию фронта. Они так далеко прошли в сердце вражеских позиций, что к середине ночи достигли дальнобойных немецких батарей. Под громадами крупповских пушек, тяжело вдавившихся колесами в чужую землю, спокойно спали их расчеты, чувствуя себя в безопасности в далеком тылу. Тяжелые мохнатоногие лошади мирно щипали траву.
Бесшумно сняв ножами часовых и оставив коней в леске, башкиры неслышно подползли к спавшим немцам. Долговязые артиллеристы посапывали во сне.
В неверном свете луны, изредка появлявшейся из-за туч, баш-кары в безмолвии работали длинными охотничьими ножами. Они знали, что высокомерные немцы не считают их за людей, и били их не как людей, а как баранов в степи—в сонную артерию. Один только плечистый ефрейтор вскрикнул слегка, но тотчас же проглотил свой крик вместе с кровью. Так ловко и бесшумно работали мстители. Всего только несколько минут длилась эта ночная тризна, это безмолвное пиршество мести при суровом свете луны, сквозившей из-за туч.
Забив ножами тридцать восемь немцев и споров с них погоны, башкиры заклинили пушки и, захватив пятьдесят шесть лошадей, двинулись обратно. Немецкие битюги покорно следовали за ними, почувствовав твердую руку настоящих коневодов, об’езжавших неукротимых степных лошадей.
К утру мстители вернулись в полк. Тряхнув связкой немецких погонов, командир сказал: «Неплохие поминки...» Участники ночной вылазки сдали пятьдесят лошадей под расписку интенданту полка, а шестерых коней, по числу погибших разведчиков, мстители закололи над их могилами, положив их, как дары, на свежие насыпи. Так хоронят в степи всадников. И русские березы в головах медленно роняли желтеющие листья на могилы, как бы оплакивая меднолицых сыновей отчизны, пришедших с другого ее края защищать их от врага.
Подобно тому, как прах шести башкирских разведчиков войдет животворным соком в корпи русских берез,—слава о подвиге двадцати мстителей войдет в память народа русского. Преклоним же колени и постоим в раздумья перед священной красотой, этой воинской тризны, в которой отразилось благородное сердце старинного степного народа!
БРАТЬЯ ТУР.
(«Красная звезда», 7 октября).