Семен Розенфельд
Стойкость
В пьеса Симонова командир автобата Сафонов говорит:
— Сталин что сказал? Сказал, что еще пойдем мы вперед. Пойдем, и все тут! Сталин... Я, Александр Васильевич, тому иногда не верю, другому иногда не верю, а ему всегда и везде верю. Я его речь по радио когда слушал, у меня контузия еще не прошла, слева в ушах мешались, но вместо но все равно для себя его слова слышал: стой, Сафонов, и ни шагу назад! Умри, а стой! Держись, а стой! Десять ран прими, я стой!
Этот боевой приказ Сталина, услышанный сердцем и сознанием русского человека, проходит огненной линией через все большие и малые военные события наших героических дней.
То, что сейчас делают бойцы и командиры Красной
Армии у стоя Сталинграда, — это и есть величайшая стойкость, равную которой не обнаружил ни один солдат в мире. Именно ею объясняется то, что вот уже два с половиной месяца фашистские налетчики разбивают свои медные лбы и укладывают тысячи и тысячи своих цепных собак у сталинградских окраин, не в силах двинуться дальше.
Два с половиной месяца!
Это срок, в течение которого Гитлер собирался покорить всю нашу страну. Это срок, в течение которого он действительно захватывал целые страны, покорял целые государства, подавлял целые народы. Это срок, в течение которого под его кровавый разбойничий сапог легла вся Европа.
Именно это, очевидно, и приучило Гитлера считать свою орду непобедимой.
Но в столкновении с нашей армией он постепенно, но верно стал приучаться к другому. Он приучается к тому, что сказка о непобедимости немцев разбилась под Ленинградом именно о великую стойкость русских людей, презревших блокаду, мрак, голод, холод, бомбежки, обстрел и устоявших против кольца осады на протяжении тяжких четырнадцати месяцев и столь же стойко продолжающих свое сопротивление дальше. Он поневоле, хочешь не хочешь, привыкает понимать, что поражение немцев под Москвой — не случайность, а прямой результат все той же стойкости советских людей, не сдающих тех позиций, которые являются для страны жизненно важными и решающими.
Сейчас Гитлер к этому привыкает на одном из важнейших участков нашей борьбы — у стен Сталинграда. Он привыкает к этому беспрерывно день и ночь, наталкиваясь на десятки и сотни боевых эпизодов, в которых проявляются истинные чудеса непостижимой советской стойкости.
Разве не чудом стойкости кажется случай, когда 33 бойца задерживают на подступах к Сталинграду 70 немецких танков, уничтожают из них 27 и полностью рассеивают всю немецкую колонну?
Если бы не абсолютная доподлинность этого случая, он мог бы показаться выдумкой, фантазией, как могут показаться выдуманными тысячи других, таких же легендарных по своему беспредельному мужеству и стойкости, почти невероятных чудес-подвигов, ежечасно совершаемых нашими бойцами.
Разве не легендарным кажется случай с артиллеристом Цицхелаури? Единственный живой из своего орудийного расчета, тяжело раненый в голову и оглушенный, он лежал у своего орудия. Внезапно услышав грохот и стрельбу приближающихся немецких танков, он вскочил, зарядил орудие, выстрелом подбил головной танк, а затем, вторично раненый, подпустил остальные пять как можно ближе и спокойно, расчетливо, деловито, под жестоким огнем пяти танков, уничтожил три из них.
Один боец, дважды раненый, оглушенный, уничтожает четыре танка из шести нападавших — это ли не подлинная легенда?
И разве не пределом человеческой стойкости является поведение стрелкового взвода под командованием лейтенанта Александра Юрина, охранявшего важный горный перевал и сражавшегося четыре дня против двух вражьих полков, пытавшихся прорваться через горы? Окруженные со всех сторон, усталые, обессиленные, оставшиеся без боеприпасов, бойцы бросились в рукопашный бой и дрались до подхода подразделений, уничтожив 500 немцев.
Это ли не образец величайшей стойкости?
Враг скопил на Юге огромные силы. Сюда брошены десятки немецких дивизий и много итальянских, румынских, венгерских, финских и прочих вассально-холуйских соединений. Сюда стянуто все, что есть в распоряжении фашистского командования. И вся эта грандиозная военная махина, как гигантский таран, день и ночь бьет в стены Сталинграда, в горные хребты Кавказа, но разбивается о стойкость русских людей, до последнего глотка воздуха, до последнего сознания защищающих свои позиции.
Ни жара, ни холод, ни жажда, ни смертельная усталость, ни тяжкое ранение, ни сама смерть— ничто не в силах подавить беспредельную стойкость бойца Красной Армии!
Красноармеец-разведчик Байсорин в речи перед атакой сказал:
«...Если я в бою лишусь правой руки, я возьму винтовку в левую руку и буду стрелять. Если мне перебьет осколком ноги, я буду стрелять лежа. Если у меня не будет ни рук, ни ног, я вцеплюсь в горло врага зубами, и пока сердце бьется во мне и глаза мои видят свет солнца, я буду бороться с врагом».
Проверенная в сотнях и сотнях боев стойкость наших бойцов — здесь, у вод великой Волги, у гор солнечного Кавказа снискала себе славу, которая пройдет через века и будет вызывать восхищение многих и многих будущих поколений.
Эта стойкость, рожденная любовью к родной земле, страстной преданностью своему отечеству, глубоким сознанием военного долга, искони воспитанная в русском человеке всей его замечательной историей, вырастает каменной стеной на пути врага. Под огненным ливнем авиабомб, под ураганным дыханием сотен батарей, пред стальными колоннами неприятельских танков неустрашимым щитом стоит живой человеческий дух, несгибаемая воля уверенного в своей правде и силе советского воина.
«Стой, Сафонов, и ни шагу назад! Умри, а стой! Держись, а стой! Десять ран прими, а стой!»…
Этот великий приказ, как высокий завет стойкости, пронизал сердце советского человека и ведет его к грядущей победе.