Счет мести
Еще несколько дней, и мы расстанемся с 1942 годом, тяжелым военным, но славным годом, который навсегда сохранит история, как величественную летопись борьбы всех больших и малых народов Советского Союза за свое счастье и независимость, за свою родину. Когда провожаешь друга, мысли всегда возвращаются к прошедшим дням. Что ж, этот год был моим верным фронтовым другом. Он помогал осуществлять мое самое сильное желание. Все дни этого года я жил одним — не потерять ни одного дня впустую.
Я сказал себе: если был, Тулаев, тот день, в который ты не убил ни одного фрица, то тот день безвозвратно потерян. Могу только пожалеть об одном, что такой зарок я дал себе не с самого начала года, а с 1 апреля, когда впервые вышел в засаду на грязного двуногого зверя. До конца года осталось 275 дней, и я дал себе твердое слово охот-пика: на твоем счету. Жамбыл, должно быть к началу нового геля 275 истребленных фрицев. Так я сказал себе и подумал при этом. что хорошо было бы еще оплатить долг за прежние 90 дней.
Дело теперь прошлое. Можно признаться, что в первые два месяца не было у меня удачи счастливого охотника. Я сидел сутками в засаде и ждал, когда фриц попадет мне на мушку. Попадет — промаху не дам, на руку и глаз пожаловаться не могу. С 12 лет я стал уже охотником за пушным зверем и никогда пулей не портил драгоценного меха соболя или белки, бил их только в глаз. Но разве хороший охотник ждет зверя?! Нет, он ищет его.
Два первых месяца прошло, а на моем счету было всего двадцать убитых фрицев. «Так ли, - сказал я себе. — Жамбыл, надо выполнять слово охотника?». Я решил не полагаться больше на удачу, а терпеливо искать звериный след, изучить все повадки зверя — кровожадного, как бешеный волк, хитрого, как лиса, трусливого, как шакал и зловонного, как хорек.
Тут и удача пришла. Убил я двадцать первого Фрица, и получил в подарок снайперскую винтовку. Написал я письмо в редакцию, что хоть и далеко отстал от знатного снайпера Чегодаева, но догоню его непременно. Для верности даже два раза повторил в письме свое обещание. А у Чегодаева было тогда на счету почти 200 фрицев. «Теперь отступать. Жамбыл. некуда». — сказал я, прочтя свое письмо в газете.
В начале июня произошло у меня событие, самое памятное не только за этот год, но и за всю мою жизнь. Меня приняли в партию. Я сказал товарищам: «Жамбыл Тулаев будет преданным до конца жизни коммунистом». А на утро был бой, такого огня еще не приходилось мне видеть. Когда затихла артиллерийская и минометная стрельба, немцы пошли на наши позиции в полный рост. Они были уверены, что яркого из нас в живых не осталось, а кто и успел, так давно уже отступил. Да. мы понесли большие потери, но кто остался в живых, тот ни на шаг не отступил.
Немцы идут быстрым шагом. Мы лежим без движения. Пусть идут поскорее своей смерти навстречу. Пришла наша очередь квитаться по счету. Волки быстро обратились в шакалов и с воем, поджав хвосты, побежали обратно, оставив на поле боя десятки трупов. Обозлились фрицы и опять принялись осыпать нас минами и снарядами. Все вокруг перепахали. Места живого на земле нет. На левом фланге осталось нас семь человек. Немцы бросили против нас автоматчиков. Я лег за пулемет и. подпустив поближе двуногих зверей, стал вести прицельный огонь. Как ни бесновались, как ни ярились фрипцы но пришлось им откатиться обратно той же дорогой. За этот бой на моем счету прибавилось еще 27 фрицев.
Через месяц счет перевалил за сотню, но до Чегодаева было мне очень далеко Новый прилив сил почувствовал я, когда узнал, что награжден орденом боевого Красного Знамени. «Жамбыл. — сказал я себе.—ты должен оправдать такую высокую честь».
3а фрицами нет лучшего времени охоты, как после дождя. Вымокнут они в землянках, и как только выглянет солнце, вылезают греться, а я тут уже в засаде. Стал вести я наблюдение за каждым немецким дзотом в отдельности. Вижу, в одном по утрам выходят на воздух умывался. В другом дзоте, видимо, обжоры подобрались. Раньше всех на обед идут, а из третьего, наоборот, с котелками в последнюю очередь ходят. Эти наблюдения помогли мне всегда быть во-время на-чеку. Самое главное, я старался не пропустить тех дней, когда к немцам прибывало исполнение. Старые фрицы, как змеи ползают, боятся снайперских пуль, а молодые вначале ходят посмелее, думают, что потери от шальных пуль несут. Пока врастут в землю, десяток-другой и нащелкаешь.
К середине октября на моем счету было 200 Фрицев, а у Чегодаева — 242. Между нами стоял еще один снайпер Номоконов, который убил к этому времени 222 фрица. Теперь уже я был близок к тому, чтобы выполнить свое слово. К великому празднику 2-й годовщины Октября стало у меня на счету 249 фрицев. Я почти поравнялся с Чегодаевым, но, к сожалению, он вскоре поехал лечиться, выбыл, и я побил его рекорд.
Сейчас, когда я пишу эти строки, на моем счету значится без малого три сотни истребленных двуногих зверей. Пока это письмо пойдет по адресу, я надеюсь увеличить счет. Во всяком случае в день нового года я скажу себе: «Жамбыл Тулаев, ты хороши отметил 1942 год, а в новом. 1943 году у тебя не должно пропасть ни одного дня до тех пор, пока винтовка снайпера в твоих руках, пока зверь не добит окончательно».
У моего народа есть любимая легенда о Бабажи-Боторе. Много столетий назад на мирный бурятский народ напало злое свирепое племя врагов. Ничего живого не оставалось там, где проходил враг. Тогда на бой с врагами вышел Бабажи-Ботор. Он сказал: я так люблю свой народ и так ненавижу врага, что у меня хватит силы всех до одного гостей предать смерти.
Бабажи-Ботор взобрался на вершину Яблоневых гор и стал оттуда метать огромные глыбы скал в стан врагов. Народный богатырь истребил всех пришельцев-завоевателей и много сотен лет на месте их гибели стоят горы, сброшенные руками Бабажи-Ботора. И я. вспоминая эту легенду, говорю часто себе: Жамбыл, если ты будешь так же ненавидеть врагов, то истребишь один сотни двуногих зверей, сотни фрицев
Старшина орденоносец Жамбыл Тулаев.
Северо-Западный фронт.