Под одной крышей
Уже много месяцев живут они под одной крышей с Вороновыми. Приехали они из далекого белорусского местечка в июле прошлого года, разбитыми и морально и физически людьми. Кое-что успели захватить из одежонки, да и то два узла пришлось бросить по дороге.
Было бы неверно сказать, что семейство Вороновых, старожилов-пермяков, встретило их с распростертыми об’ятиями. Вороновым пришлось потесниться, освободить одну из комнат своей квартиры.
Лишь совесть не позволила Вороновым отказать эвакуированным в самоваре, в примусе, в кастрюлях и в прочих необходимых предметах обихода. У тех ведь, ничего не было.
Пять новых людей расположились на жилье под крышей домика Вороновых, людей замкнутых, сурового уральского склада. Люди же приехавшие были, наоборот, шумные, разговорчивые, общительные. Вот и не сошлись, как говорится, характером. Первые месяцы еще как-то ладили, мирились. Но с течением времени вконец испортились отношения. Испортились до того, что порой сама хозяйка Марья Ивановна Воронова задумывалась:
— Да что же это такое? Я это или не я?
И действительно, что случилось с этой женщиной, откуда появилась в ее сердце этакая неприязнь? К кому? К своим же! К людям, так жестоко обожженным пламенем войны, потерявшим свой дом, свое обжитое гнездо! Почему вот уж столько времени не берет М. И. Воронову мир с приезжими. Все ей кажется но так, все ее раздражает, выводит из терпения.
В глубоком тылу живет семья Вороновых. Лишь из газет да по радио знает эта семья о том великом горе, которое пришлось испытать миллионам советских людей.
Больно и горько смотреть на эту семью, которая не нашла в своем сердце большого чувства к эвакуированной семье, погрязла в обывательских интересах, забыла о том, что такое настоящая дружба советских людей. Конечно, таких Вороновых не много. Не должно их быть вовсе. Не должно!
Неужели нужно напоминать, что эвакуированный нуждается и имеет полное право на большое внимание, на самое чуткое отношение, на товарищескую поддержку?! Выходит, что нужно.
Но бывают иногда и такие случаи. Вот, например, что рассказала на-днях гражданка М.
Осенью прошлого года из Ленинграда пришла открытка от приятельницы, от университетского товарища. Она писала, что никогда бы не выехала из родного города, если бы не эвакуация, если бы ей не предложили выехать, потому что она мать и не имеет права рисковать жизнью своей трехлетней девочки.
— В тот же день я и муж,—рассказывает М.,—ответили ей в Ленинград, чтобы она выезжала немедленно.
И вот она приехала. Приехала не только с ребенком, но и с матерью-старушкой. Мы плакали от радостной встречи и от горя пережигаемого.
— Ну, ничего, ничего,—утешал нас Виктор, мой муж,—Пройдет эго время, а сейчас будем жить под одной крышей. Люди, ведь, мы свои.
Они начали жить. Татьяна привезла из Ленинграда много чемоданов, много вещей. В комнате сразу стало теснее. Пришлось поставить для старушки еще одну кровать.
Вскоре Виктор был призван в Красную Армию. В комнате осталось трое женщин и ребёнок. Татьяна не устраивалась пока на работу.
— Знаете,—продолжала рассказывать М.,—я не так давно начала жить самостоятельной жизнью. Всего лет пять. Вместе с Виктором мы заканчивали образование, вместе начали работать, обзаводиться хозяйством. Мы привыкли к порядку, привыкли бережно относиться к своим вещам, ревниво следить за чистотой, за уютом в своем жилье.
Тут же все пошло не так. Знакомые мои накапливали горы
грязной посуды, стол перестал покрываться скатертью, все кухонные обиходные вещи заросли жирным налетом. Кухонный пол перестали мыть, и его лишь изредка подметали. Вначале я не обращала внимания на нерадивость к хозяйству моих соседей. Возвращаясь с работы, я до поздней ночи мыла, скребла, стирала. Но, наконец, меня стало все это нервировать. Я шла в свой дом, не испытывая никакого удовольствия. Как-то раз я не выдержала и сказала матери Татьяны:
— Как же можно разводить такую грязь? Посмотрите на эту посуду, на этот пол, на эти грязные занавески. Ведь я - целый день на работе, а вы дома. Ну, пусть война, но нельзя же так запускать свой дом!
— Это не наш дом, милая. Наш дом в Ленинграде на улице Жуковского. Здесь ваш дом! А мы просто эвакуированные.
Это было очень обидное, неправильное, нехорошее рассуждение о «чужой» крыше. Ведь, кругом видишь, как в тесноте да не в обиде живут люди вместе с эвакуированными. А в Ленинграде! Ведь мы прекрасно знаем, как люди собирались в страшную зиму семьями в одну комнату, жили по-настоящему, всячески стремясь даже в страшных условиях как-то поддерживать дисциплину быта. А здесь! Здесь совсем другое. Здесь так просто поддерживать порядок. Но вот, не хотят…
И я поняла. Это люди, их не так много, но они, к сожалению, есть, которые не берегут вещи только потому, что они не их, они не хотят поддерживать порядок в квартире только потому, что это не их стены, потому, что, мол, «все это временно». А раз временно, то не стоит излишне в чем-нибудь усердствовать.
***
Многие спросят: для чего нужно было описывать все это. Не мелочь ли сказанное выше? Нет, не мелочь! Война принесла много тяжелого, много горя. Война лишила тысячи людей родных домов. Война стеснила многих и многих в глубоком тылу. Но тысячи же людей в это нелегкое время научились еще сильнее уважать друг друга, помогать друг другу. Правда, есть еще люди с психологией Татьяны, или Вороновых. «Это не наш дом, это не мое. Это временное. Мой дом там!» или: «Нам самим тяжело, а тут еще эти приезжие...».
Вот такие-то рассуждения и настроения и заставляют нас внимательно прислушаться и к истерии Вороновых, и к рассказу М. Самое чуткое, самое внимательное и теплое отношение к эвакуированным должно быть законом для всех нас. Ни на минуту нельзя забывать и о взаимном уважении, о взаимной помощи, о товарищеском такте людей, которых время объединило под одной крышей.
С. СТРИЖОВ.