ЛЮДИ УРАЛА
В глухом лесном кордоне при свете керосиновой лампы мне рассказали, как уральцы ходят на медведя. За окном скрипели замерзшие сосны, в сенях били по полу хвостами и повизгивали зверовые собаки— зырянские лайки, в стекла изредка бросало снегом. На светлых рогах лося висели ружья п патронташи, на шпагате нанизаны беличьи шкурки, пушистыми хвостиками убегавшие по стене в темноту. Человек с широкими, сутулыми плечами, с твердыми складками на лице и хмурой улыбкой рассказывал мне:
- Идем на медведя вдвоем. Наденем на себя побольше поверх тулупа тряпья всякого на шею намотаем, на голову, и идем. Берлогу заранее знаем. При себе имеем только кинжалы. Пройдем, потревожим шестами медведя, вылезет он, заревет и прямо на тебя. И в этот самый момент бросаешься под зверя, чтобы заколоть его. Дернуть его, конечно, можно всяко, но надо умеючи… надо угадать его в известное место – под лопатку, в сердце. Мигом угадать, а то он тебя угадает. Правда, есть с тобой еще второй друг, тот бросается верхом на зверя, он может тоже потом ударить, если ты промажешь с первого маху, но пользы от этого не будет тебе, сомнет уж тебя медведь… А ружье с собой не берут, потому ежли услышит он пороховой дух, обязательно порвет всего. А ножа он не чувствует и видит в тебе только живого человека, и идет с тобой на борьбу, силу в себе чуя. Вот тут-то и нужно словчить с ножом. Потому человек, - он любого зверя хитрей…
Вокруг стола сидели зверобои. Они спорили о том, какие у медведя ребра, такие как у человека, или продольные, так как иногда, кинжал скользит: трогает ли медведь ни с того, ни с сего человека, и уважает ли он «умную насекомую – пчелу». Споры были дружелюбные, наивные, слова медленные, тяжелые. Я смотрел на этих людей и понимал героизм уральцев в труде, бесстрашие бойцов уральских дивизий, идущих по дорогам войны, привыкших вот так спокойно отправляться на медведя угрюмой хитростью бросаться под зверя, чтобы молниеносно «угадать в известном месте». И отсюда, из этих лесов, ушли туда уральцы. На стене висит портрет молодого парня с чубчиком, ежиком, а внизу его централка и кинжал в кожаных ножнах.
- Когда ушел ваш сын на войну? – спросил я.
- Миша? Еще в ту зиму, с полковником Чистовым. Под Москву…
Мне вспомнилось тревожное Подмосковье октября 1941 года. Близ небольшого раз'езда разгружался эшелон уральцев. Из теплушек, почерневших от дыма, выскакивали плотные, светлоглазые крепыши, сбрасывали полушубки прямо на сугробы и опрокидывались на спину, широко раскинув руки и любовно комкая в кулаках снег. Был утомительный путь, почти без остановок, забитые станции, и вот, наконец, раздолье. Уральцы перед построением в боевые колонны отдыхали. Пар шел от этих людей, смявших снежную целину Подмосковья.
Это было надежное зимнее войско, привыкшее ко всему. Потом протрубили сигнал, они вскочили, надели холодные шубы и вскоре по дороге утыканной голыми березами, закачались в марше их широкие спины, меховые шапки и штыки. Тогда мы поняли, что на подмогу России пришли люди, на которых можно положиться вполне.
В боевом уставе нашей пехоты записано так: «Для того, чтобы сломить сопротивление противника и уничтожить его, каждый боец и командир должны проникнуться непоколебимой решимостью выполнить поставленную задачу во что бы то ни стало, невзирая ни на какие трудности».
Так же записано в сердцах уральцев, оставшихся в тылу для производства оружия, боевых припасов. Поэтому Урал почти неотделим от фронта, и люди Урала требуют, чтобы к ним относились, как к фронтовикам, так же уважали и такие же высокие пред'являли требования.
В прошлом году в Молотов прилетели летчики-гвардейцы. Делегацию возглавлял майор Юдаков, самый старший по возрасту и по положению в полку, командир. Ему только-что исполнилось двадцать пять лет. Летчики прилетали после упорных боев, еще хмельные от сражений и славы. Это были представители первых гвардейских воздушных соединений нашей родины. Летчики видели работу боевых уральских дивизий, поверили в уральцев и прилетели сюда заключить договор дружбы фронта и тыла. Они привезли знамя и передали его лучшему заводу – пушкарям. Эти молодые люди, воздушные ассы обратились к молотовцам с одной просьбой: «не подкачать». Молотовцы поклялись «не подкачать». Отсюда началась теснейшая дружба трудящихся в области с бойцами Северо-Западного фронта.
Стирались грани между понятиями фронт и тыл. Была поднята требовательность ко всем. Вялые руководители предприятий сменялись волевыми командирами. Требовательность и железная дисциплина были об'явлены непременными спутниками Уральских предприятий. Люди шли на подвиги, выполняя все, что им приказано, но одновременно требовали от своих командиров правильного стратегического мышления и четкого обеспечения руководства.
Передо мной лежит приказ, один из многих, отдаваемых по рабочей армии Урала:
«Условия работы завода в ноябре месяце были исключительно тяжелыми. Завод переживал чрезвычайные трудности, однако коллектив завода с честью справился со своей задачей. Успехи коллектива является достойным вкладом в дело помощи героическим защитником Сталинграда и Кавказа, грудью защищающим свободу независимость нашей великой родины.
Работа завода в декабре месяце будет проходить при еще больших трудностях, и поэтому требуется исключительное напряжение сил и воли каждого члена нашего заводского коллектива. Возможные отдельные срывы не должны вызывать смятения или неуверенности в победе завода. Нашей главнейшей задачей в декабре является во что бы то ни стало закончить выполнение годового месячного плана выпуска моторов
Нас окрылит небывалый героизм и доблесть защитников Сталинграда, когда бойцы выдерживали по 23 атаки в сутки, по 80 часов беспрерывного артиллерийского и минометного обстрела, когда многие погибали, но не покидали поста. Так нужно добиваться победы в тылу, на трудовом фронте
На заводе была учреждена Книга почета, куда были занесены люди, получившие эту высокую награду от своих товарищей. Их имена оглашали в цехах, оглашали после очередной сводки о наступлении нашей армии, их имена, как штандарт чести пронесли перед строем.
Слесарь Городилов, зная, что от него зависит поступление деталей на сборку боевых машин для наступающих частей Красной Армии, 96 часов не уходил из цеха. Девяносто шесть часов он короткими перерывами для принятия пищи и отдыха. Казалось невозможно человеческому организму выдержать такое напряжение. Но на помощь слабым человеческим силам приходил могучий дух, поддерживающий также героев Сталинграда.
Производственный друг Городилова сверловщик Зотов 36 часов стоял у станка, чтобы не сорвать сборку. Все 36 часов рабочие видели только его полусогнутую спину и поблескивание обмасленной рубахи на плечах.
Полыгалова командовала бригадой, выполнявшей фронтовое задание. Никто не покидал своего места, несмотря ни на что - усталость, болезнь и тому подобное, вплоть до того, пока Полыгалова не об'явила отбой. Слесарь Шлепнев заболел. Здесь же, у рабочего места, у верстка, он простудился, здесь же прошел период созревания болезни, и здесь же болезнь вспыхнула жаром. Врач предложил Шлепневу покинуть цех, но он не уходит, его руки так же сноровисто скользят по металлу, пока последняя деталь не уплывает конвейеру. Тогда он, прикусив губу, опускается на носилки, его несут по цеху, как героя. Уйди он раньше, в бой ушло бы на несколько машин меньше, он не мог этого допустить. И за сотни километров от слесаря Шлепнева березниковский машинист питательных насосов химзавода Михаил Жуков, назвавший себя гвардейцем трудового фронта, сгорая от температуры, достоял смену 15 ноября 1942 года.
Таких примеров тысячи. Рабочий с уральским характером не покинет своего поста, пока счастье бои не перетянет на нашу сторону, пока можно до предела держать все силы. Они, как раненые бойцы, не исключая не покидающие поля сражения до окончательно выполнения своего долга.
Молочный холодный туман поднялся под над городом, над рекой, над лесами. Вверху гудит двухмоторный самолет заводского пилота Кузьминова. Он транспортирует ответственные детали по воздуху, он - крылатая связь со смежниками. День и ночь Кузьминов «утюжит» небо. Рокот его моторов слышит и Волга, Кама, и Урал, и башкирские степи. И когда его самолет проносится над окнами директор завода, он облегченно вздыхает, снимает трубку междугороднего телефона и звонит народному комиссару: «Боевое задание будет выполнено, товарищ нарком!»
Иногда люди, склонные к похвальным поэтическим обращениям, говорят о труде уральцев: «вдохновенный труд». Мы не против поэзии. Но сегодня можно прямо сказать, что труд уральца очень земной, ощутимый до ломоты в позвоночнике, до дрожания мускулов, до постоянно мечты о сне, так понятной фронтовику.
- Пряди седых волос, недоспанные ночи, растрепанные нервы, потерянная встреча с добрым другом... но мы дойдем к победному финишу, - так сказал мне главный инженер одного из крупнейших уральских заводов. Мы должны непреклонно выполнять программу каждой минуты, часа, суток, месяца. Средний паек сна командира производства равен трем с половиной часам. И все это ничто по сравнению с той великой задачей, ради чего это делается.
- Было бы подлостью перед рабочими завода, если мы не выполним годовую программу , - сказал директор завода - победителя в соревновании промышленности держащего знамя Государственного Комитета Обороны уже подряд шесть месяцев. – Нельзя не выполнить программу. Просто невозможно. Нам этого не простит наш рабочий, который беспрекословно выполнял все наши приказания, которые шел на любые жертвы, на подвиги. Мы обещали рабочему: будешь так работать - выполним. Он принес всего себя производству, а мы не выполним?! Где же окончательный эффект его напряжения? Потом не надо забывать, что рабочий, оставленный в тылу, хочет считать себя полноправным членом сражающегося коллектива. Он хочет иметь моральный знак равенства между своим трудом и трудом бойца. А поскольку он здесь, в тылу, не подвергает прямой опасности свою жизнь, он сознательно идет на большое физическое напряжение.
Мне пришлось наблюдать одного инженера-начальника цеха, приглашенного в гости к своим друзьям, жившим в одном с ним доме.
Инженер приехал прямо с работы: сел, поставил локти на стол и сидел, словно выжатый, с провалившимися глазами и серыми щеками. Он не притрагивался к еде. Через десять минут он поднялся и тихо сказал: «Я пойду спать. Простите, я не могу». На выходе он сказал мне: «Здесь, придя просто в гости, я не чувствую той странной дисциплины, которая поддерживает мой дух на производстве». Здесь падают мои волевые центры, выходит из подчинения тело, и я.. не свой». Он ушел вялой походкой смертельно уставшего человека. После я заехал посмотреть его на заводе. Цех ревел. Казалось, в полет уходили машины огромной воздушной армии. Слова угадывались по движению губ. У него была твердая походка, точные движения, блестящее глаза. Он командовал, и его подчиненные подчинялись не только его приказанием , но и его внешнему виду. Ведь рабочие-то сменялись, а он, начальник цеха, был один. Это знали, понимали, ценили. Его поведение поднимало дух. Мы прошагали по чугунному ковру к выходной арке, он приложил руку к козырьку и, по-военному повернувшись на каблуках, возвратился на... поле боя.
Интересы личные подчинены интересам общим. Исчезли так называемые цеховые интересы. Раньше начальники цехов интересовались только своим цехом. Теперь ликвидирована цеховая обособленность, ибо наша промышленность, организованная на борьбу с сильным врагов, вся целиком подчинена интересам этой борьбы. Сила наша в концентрированной воле всего государства. Вот завод, имеющий смежника. Завод выполняет свою программу, но отстает с подачей литья смежнику. Есть причина-у завода было ограничено потребление электроэнергии, можно отговориться, пожалуй! Но руководители завода стараются во что бы то ни стало обеспечить также и смежника. Он делает не менее важное для войны, и, пока не будут удовлетворены интересы общего дела государственной обороны, нет успокоения….
… Очень трудно в уральском тылу. Я видела много заводов, опускался в шахты, наблюдал, как в неостывшие печи бросались безымянные герои урала - расшлаковщики топок, чтобы своим невероятным трудом скорее пустить остановленную турбину: видел выплотчиков леса, по горло в ледяной воде боровшихся за каждое дерево, монтеров, тянущих электропередачу, утопая в гиблом болоте, людей с одеждой, раз'еденной кислотой да лохмотьев, с руками, растравленными до кости. Знак равенства между трудом фронтовика и рабочего Урала безусловно поставлен этим огромным, прекрасным трудом. Недаром иногда кажется, что люди вырастили новое мускулы и вложили в груди вторые сердца.
Мне удалось близко познакомиться с людьми Урала великой отечественной войны. Я видел их радость и печали. Я радовался вместе с рабочими заводов Быховского и Солдатова при получении имя знамен и тревожно следил у пульта за понижением тока, когда ослабело уральское высоковольтное кольцо. Мы носились в снежной метели по черным путям Кизела, Коспаша и Губахи, требуя уголь замерзающим городам и паровозом, бросались на землю, когда десятки тонн аммиака взрывали котлованы под фундаменты новых заводов и домен. Мне были понятны скорбные глаза матерей и жен, ожидавших писем оттуда, с фронта. И понятен крик, упавший как бич, на уральскую деревушку, потерянную в горном логе, когда женщине, опускающейся с ведрами к ледяной реке, почтальон вручил «похоронный конверт» с фронта.
Я видел слезинки, вскипевшие на ресницах Симы Пичкалевой, когда она сказала об отце: «Он два раза был ранен, пошел в бой в третий заход, давно уже нет от него писем». Симе Пичкалевой к новому году исполнилось только шестнадцать, но она мастер завода, получила медаль от правительства и помогает отцу, в восемь раз перевыполняя задание. Она коренная уралка, милая и хорошая девочка-героиня, так же, как и ее подруга Катя Зуева, известная рекордистка-шлифовщица. Сколько их таких благородных наших русских людей, открывших с войной еще раз свои жемчужные души!
И, обращаюсь к людям Урала прошедшего 1942 года, видишь и тех кто, волею военной судьбы занесен сюда. Один день иногда может сравняться году точка. Так быстро украинцы и белорусы, ленинградцы и ростовчане, калининцы и кубанцы привыкают к Уралу. Сотни заводов пришли в Молотовскую область, и вместе с ними пришли люди. Многим казалось, что они везут охладевший труп родного предприятия. Но здесь снова задымили котлы, закрутились станки, загремело железо. Ничто не что так не сближает людей, как несчастия, перенесенное вместе. На всю жизнь останется в памяти друг, проскакавший с тобой, стремя в стремя, по бранному полю и помогший тебе в схватке. На всю жизнь ты будешь помнить того, кого ты неизменно видел бегущим с тобой в атаку и братство с кем скреплено пролитой кровью.
Так никогда не забудут настоящие люди гостеприимства Урала. Уралец привыкает к новому человеку дольше, чем южанин, но привыкнув и полюбив, навсегда сохранит дружбу. На Урале любит людей положительных и поэтому тщательно присматриваются гостю, прежде чем обнять его. Огромная масса наших рабочих и инженеров оказались на Урале и еще больше сплотились в борьбе. Как известно, цемент, перетертый на шаровых барабанах, рассыпчатый серый порошок. Но стоит только плеснуть на него водой, и он превращается в камень. Немцы приняли наш народ за рассыпчатый серый песок и, не понимая, что имеют дело с цементом, плеснули водой, получив камень, которым в конце концов будет размножена голова фашистской Германии.
Крепко содружество рабочих на Урале, несмотря на то, что прославленный забойщик Ермошкин-мордвин, а известный навалоотборщик Якуб Шейхутдинов - татарин, Ленинградский инженер Юфа - еврей, а знатный пушкарь Морилов - коренной уралец. Всех еще больше сплотила война. У всех одна родина, которая стала теперь еще ближе, роднее, понятней. Совместно пролитая кровь, общее горе освятили дружбу всех советских людей.
И родина смотрит на Урал с надеждой. Уральцы не подведут, будь то зверобой или сталевар, шахтер или конструктор. Уральцы входят в грядущий 1943 год крепкими от усталости, ненавидящими от убитой жалости, готовыми на продолжение своих благородных трудовых подвигов и самопожертвование во имя священной любви к родине, во имя победы.
«ИЗВЕСТИЯ»
Город Молотов.