Илья ЭРЕНБУРГ
СКАЗАТЬ ИМ—ХВАТИТ!
Горе нельзя измерить аршином. Слезы нельзя сосчитать. Нельзя взвесить тоску. Когда мы читаем акты о немецких зверствах, мы не видим погибших, перед нами сухие протокольные слова и цифры—столько то убитых или покалеченных. Но вот судьба одной семьи—Корчаговых.
Было их шесть душ. Отец работал мастером на заводе, мать— в колхозе. Дети учились. Был у Корчаговых хороший дом в деревне Сетки. Это в Луковниковском районе, Калининской области. На стенах висели фотографии. Блистал начищенный самовар. За ужином дочка Нина рассказывала отцу об астрономии, а маленькая Сима шалила с котенком. За год до войны старшая дочь Маруся поехала в Ленинград на курсы. Мальчик Коля хорошо учился, был он непоседой, мечтал из'ездить свет.
В июньскую ночь на нас напали немцы. Они рассекли жизнь каждого. Корчагов пошел на фронт. Пошла на фронт и медсестра Маруся. А в деревню Сетки пришли немцы. Рыжий, нахальный ефрейтор поселился в доме Корчаговых. Он простоял неделю и забрал с собой все добро, не побрезгал даже рваным одеялом, в которое Сима заворачивала куклу; куклу и ту взял... Потом настало самое страшное. Пришли пьяные, выволокли Нину. Девочке было пятнадцать лет. Смешливая, хорошая девочка. Немцы над ней надругались в сарае. Вернулись в дом, увидели фотокарточку Корчагова в военной форме, рассердились. На ком они выместили злобу? На Коле. Они стали пытать мальчика за то, что его отец—воин Красной Армии, за то, что немцев не пускают в Москву, за то, что война—это война, а не прогулка. Они уволокли мальчика в лес, резали руки, жгли глаза, прострелили ногу. Его нашли в болоте. Он молил мать: «Отрави меня»...
Угнали скотину, избили до полусмерти Корчагову — сапогами били женщину. Потом ушли.
Коля теперь в доме инвалидов возле Новосибирска. Он прислал Марусе письмо:
«Мне очень тяжело, сестричка. Я ничего не вижу. У меня левый глаз стеклянный, а правый, доктор говорил, будет видеть, но пока я слепой. Ты знала меня неутомимым, как я бегал, ездил на лошадях. А теперь я калека, мне отрезали руку выше локтя, я хромой. Это, Маруся, меня немцы покалечили...».
Среди пепелища деревни Сетки бродить мать . Ее не узнать; из сорокалетней женщины (у нее ни одного седого волоса не было) она превратилась в старуху. А Нина прячется от людей: но может забыть пережитого, стала дикой, полубезумной.
Это не выдумка писателя. Это и не сухие слова акта. Это рассказ об одной русской семье. Сколько таких семей! Сколько горя! Разве его сосчитаешь! Кажется, что выйдет из берегов Волга от слез матерей. Кажется, и камни восстанут, увидав глаза Нины, услышав жалобы Коли.
Гнев переполнил наши сердца. Горе жжет, как уголь. Сколько будет проклятый немец измываться над нашей землей? Сколько он будет калечить детей, насиловать девушек, издеваться над матерями? Есть одна дорога к жизни. Она идет по трупам немцев. Есть одна дорога домой. Это дорога победы. Есть одна дорога на Волгу, в Сибирь, в Казахстан. Она идет через Новгород, через Киев, через Минск. Мы должны сказать немцам: «Хватать. Сказать им: «Точка!». И поставить точку: пулей, миной, снарядом.
(Журнал «Красноармеец» № 11, 1943 г.).