Фамилия автора «Уральских рассказов» нередко встречается в письмах Чехова:
В 1895 г. он пишет Суворин": «...Мамин-Сибиряк.... прекрасный писатель. Хвалят его последний роман «Хлеб»... Особенно в восторге был Лесков. У него есть положительно прекрасные вещи, а народ в его наиболее удачных рассказах изображается нисколько не Хуже, чем в «Хозяине и работнике»... «Талантливым писателем называет Чехов Мамина и в письме к Потапенко, писанном в 1903 году. Чеховская похвала весит тяжело: известно, что взыскательный к себе художник был взыскателен и к другим писателям.
Интересные данные для картины отношений Чехова к Мамину дают полузабытые воспоминания Потапенко о Чехове (см. «Два года с Чеховым», «Нива», 1914 г., №№ 26—28). Они тем более интересны в связи с нынешним 40-ле¬тием памяти Чехова, что в них запечатлены некоторые общие замечания великого русского писателя об Урале и людях этого края.
Отмечая самобытность, своеобразность Мамина как писателя и человека, Чехов, по свидетельству Потапенко, говорил:
— Я теперь понял, почему он сам такой. Там, на Урале, должно быть, все такие: сколько бы их ни толкли в ступе, а они все—зерно, а не мука. Когда, читая его книги попадешь в общество этих крепы шей, сильных, цепких, устойчивых черноземных люден, то как то весело становится. В Сибири я ветре чал таких, но, чтобы изображать их, надо, должно быть, родиться и вырасти среди них».
Отношения Чехова к Мамину как к писателю не могут быть ограничены, однако, только приведенным выше материалом.
Нам кажется, что автор «Уральских рассказов» именно «Уральских рассказов», в первую очередь, может и должен быть истолкован как один из писателей, чьи поэтика и стиль какими-то чертами подготовили знаменитую, составляющую эпоху в русском искусстве слова поэтику Чехова.
Вот ряд примеров из произведений Мамина, написанных ранее, чем определился Чехов со своей поэтикой:
«Из придорожной травы... то и дело взлетали, как ракета, маленькие птички... (1883 г.—«Приваловские миллионы»), «Редкие капли дождя падали на мокрую листву, деревьев, на размякший песок дорожек и на осклизнувшую крышу _ с таким звуком, точно кто дробь в ^ воду бросал горстями». (1884, «Горное гнездо»). Или, там же: «Громовые раскаты стали слабее и реже, постепенно превращаясь в отдаленный глухой рокот, точно по какой-то необыкновенной мостовой катился необыкновенно громадный 3 экипаж». Интересно сопоставить это с чеховской «Степью»: «Послышалось, как где-то очень далеко кто-то прошелся по железной крыше. Вероятно, по крыше шли босиком, потому что железо проворчало глухо».
я Таких примеров можно найти о много. И нам кажется, что они я говорят если не о прямом воздействии Мамина на Чехова (зачем, исключать и такую возможность?), то во всяком случае о том, что: техника того литературного мастерства, каким отличался Чехов и которая так осенила русское словенское искусство, зарождалась уже до и Чехова, и Мамин — немаловажный факт этого зарождения и подготовления этой новой художественной «техники».
Таким образом в словах чеховских писем по поводу Мамина — «талантливый писатель», «прекрасный писатель» и др.—следует видеть, может быть, смысл несколько больший, чем это может показатся без сопоставления «манер» Мамина и самого Чехова. Сегодня мы отмечаем 40-летие смерти великого писателя, тончайшего художника русского слова, ив этот день нам кажется уместным связать имя этого светила русской литературы с именем писателя столь дорогого нашему краю—Уралу, тем более, что на эту тему никогда еще не писалось.
А. ЛАДЕЙЩИКОВ