«Горе от ума»
Премьера, в Болотовском областном драматическом театре
Читанное в детстве, перечитывавшееся и перевиданное на сцене взрослым, гениальное произведение грибоедовского пера при каждом новом обращении к нему, вновь и вновь заставляет восхищаться им. Замечательно выраженная его идея, совершенно исключительный по богатству интонаций, простоте, ясности, а в то же время афористичности язык комедии не перестают удивлять и восхищать. И чем больше знакомишься с ним, тем все большие глубины его раскрываются перед очарованным читателем, зрителем.
Белинский, рассуждая о драматической поэзии и говоря, в частности, о художественной комедии, писал, что «высочайший образец такой комедии имеем мы в «Горе от ума»—этом благороднейшем создании гениального человека, этом бурном дефирамбическом излиянии желчного, громового негодования, при виде гнилого общества ничтожных людей, в души которых но проникал луч божьего света, которые живут по обветшалым преданиям старины, по системе пошлых и безнравственных правил, которых мелкие цели и низкие стремления направлены только к призракам жизни—чинам, деньгам, сплетням, унижению человеческого достоинства, и которых апатическая сонная жизнь есть смерть всякого живого чувства, всякой разумной мысли, всякого благородного порыва...»
В этом рассуждении Белинского удивительно верно выражено то, что является целью, смыслом, содержанием бессмертного грибоедовского творения. И именно это, конечно, должен играть театр, который хочет донести до своего зрителя всю прелесть, весь аромат, всю глубину «Горя от ума». Это и удалось во всем основном Молотовскому театру в интересной, увлекающей постановке А. Б. Винера.
Образ Чацкого, созданный Городецким, актером молодым, является большой его творческой удачей. Трагедия молодого человека, не мирящегося с окружающей пошлостью, человека, мыслящего среди толпы пустышек, разыграла, а еще правильней сказать—пережита и показана на сцене великолепно. Городецкому удалось показать ее и через крушение любви к Софье, и в его страстных, обличительных монологах, поизносившихся с большой искренностью, убедительностью, подлинностью чувств. Ему удалось показать и нарастание гневных чувств Чацкого, окончательно разрешаемое в последнем монологе. Вот он стоит в четвертом акте у колонны, едва слушая распинающегося перед ним Репетилова,—подавленный пустотой первого дня, проведанного в доме любимой им девушки после трехлетнего от отсутствия,—размышляющий о своем горе, а может быть просто находящийся в состоянии горестной апатии. Репетилов в самозабвенном вранье что-то болтает насчет сочиняемых им каламбуров. На лице Чацкого появляется вдруг улыбка—хорошая, молодая, настоящая улыбка, может быть первая за весь спектакль. И справедливо злой, желчный, раздражительный человек, становится ближе к зрителю. Но, вот, спустя минуты, он произносит свой последний монолог. Это высшая точка роли и спектакля. Без лишнего пафоса, глубоко из нутра идут горькие, тяжелые слова. В результате у Городецкого — цельный, сочный, привлекательный образ, определяющий весь спектакль.
Софью играет Т. Л. Леонтьева. Ей, к сожалению, мало удалась эта роль. Казалось все, что не может она никак попасть в тон, найти его. И Софья была то своенравной, то злой взрослой женщиной. А веда Софье 17 лет. И все зло ее против Чацкого от того, что он мешает ей в придуманной самой себе любви к Молчалину. Этого-то и не видели мы у Леонтьевой. В противоположность образу Софьи Лизу Т. Ф. Градовой—вполне грибоедовский тип. Она и хитра, она часто и вольна в обращении с Софьей, она и хохотушка резвая. Все это хорошо укладывается в образе, созданном Градовой.
Фамусов у М. Н. Розен-Санина—хороший, добротный Фамусов, такой, таким привыкли мы видеть его во всех постановках «Горя от ума». Он очень положителен в своей ограниченности, он преисполнен собственного достоинства в своей пустоте, он лебезит перед Скалозубом, заигрывает с Лизой—все это в меру требований грибоедовского спектакля. Но жаль, что изумительный стих комедии теряет в чтении Розен-Санина.
Радует удача А. К. Воронцова в роли Молчалина. Сдержанное изображение молчалинского лизоблюдства и подхалимства, вызывающая отвращение, его гладкая и скользкая манера держаться при внешней привлекательности, хорошо разыгранные сцены с Чацким, с Лизой—настоящий образ Молчалина! Не оригинально, не ново, но хорошо играет Е. А. Павлов Скалозуба, показывая карьериста и ограниченного до тупости человека, цель жизни которого не идет дальше желания попасть в генералы, а интересы составляют лишь «в мундирах—выпушки, погончики, петлички».
Постановщик Винер хорошо и интересно разрешил спектакль, в чем помогла ему великолепная работа художника Д. А. Смолина, как всегда у него серьезная, по-хорошему скупая и выразительная. Винеру удалась общая атмосфера фамусовского дома — московского по территорий, полу помещичьего по укладу жизни. Ему удалась общая идея спектакля. Очень многие мизансцены интересно разрешены и особенно —третье действие с его галереей типов грибоедовской Москвы. И показаны они так, что отвечают идее «громового негодования», о которой говорил Белинский. Досадно только то, что во время монолога Чацкого постановщик заставляет Софью как тень следовать за Чацким;
Сам Грибоедов писал в одном из своих писем, что «...в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека., и этот человек, разумеется, в пртиворечии с обществом, его окружающим...». Без шаржа, но зло показаны эти «25 глупцов». А. М. Чупрунова успешно рая’ясняет фигуру самовлюбленной Натальи Дмитриевны; у Н. К Гарина хорошо получился образ осевшего, попавшего под башмак жены Платона Михайловича; очень талантливый актер Б. Е. Знаменский в бессловесной роли князя Тугоуховского пленяет чудесной мимикой, жестом, движением, всем внешним обликом старика-развалины; властную, крепкую старуху Хлестову показывает Е В. Пояркова. Очень убедителен Загорецкий в исполнении Н. А. Слободского. Это—на самом деле «человек он светский, от’явленный мошенник, плут», враль и хвастун. Но играет его Слободской умно, без назойливости, не «на публику», а показывая нутро этой мелкой, пошлой душонки.
Следует, наконец, сказать о замечательном, мастерски сделанном А Г. Шейном образе Репетилова, образе, стоящем в спектакле на большой высоте. Каждое движение его, каждый жест, великолепное владение грибоедовским словом—все вместе взятое дает колоритнейшего Репетилова.
Обращение театра к «Горю от ума» в нынешние дни напряженной борьбы советского народа против фашистского нашествия, против неприкрытого ничем вандализма в отношении культуры— знаменательно. Оно говорит о том, что советский народ и в дни войны продолжает высокое дело движения вперед культуры и искусства, дело культурного воспитания масс, что он высоко ценит замечательные культурные богатства русского народа. Постановка «Горя от ума» в Молотовской драме—двойная удача. Молотовский зритель, давно не видевший эту комедию, получил вновь возможность насладиться чарующим грибоедовским произведением в хорошей постановке и исполнении, а театр, коллектив актеров получил возможность нового роста от соприкосновения с классической русской драматургией. И этот рост налицо. «Горе от ума»— один из крупнейших успехов театра.
С. ГИНЦ.