Кунгурские сапоги
рассказ
Много есть прекрасных городов на свете, но лучше всех, конечно, тот город, в котором вы родились и выросли.
В моем взводе были сыны различных городов нашей родины — были у меня ленинградцы, вологодцы, череповчане, кировцы, молотовцы, белозерцы. При неверном, колеблющемся свете коптилки, отбрасывающем призрачные тени на глинистые стены землянки, нередко возникали горячие споры—чей город лучше. Но победителем всегда оставался ефрейтор Костя Птухик—кунгуряк.
Он так любил свой Кунгур и так искренне был убежден, что нет в мире города лучше и краше Кунгура, и с таким достоинством защищал он честь своего города, что если даже Кунгур в действительности и не был лучшим городом в мире, то мы все равно не смогли бы признать этого факта, который смертельно обидел бы нашего товарища, веселого кунгурского сапожника Костю Птухина.
Он появился в моем взводе как-то внезапно, я все сразу обратили на него внимание. Через плечо его были перекинуты новенькие яловые сапоги, так отшлифованные гуталином, что будь мы в то время поближе к переднему краю, они без сомнения привлекли бы внимание всех фашистских снайперов.
Сразу же он обратился ко мне:
— Разрешите спросить, товарищ младший лейтенант, куда бы вот сапоги спрятать, что б, не дай бог, не пропали?
Я отвечаю:
— На ноги. Самое надежное место
— На одну ногу двух пар сапог не натянешь,—с явным сожалением отвечал он,—а такой пары вы в жизни не видали. Кунгурская. В Кунгуре-то бывали, конечно?
— Нет, не бывал.
— Не бывали?— недоверчиво переспросил он,—это в Кунгуре-то вы не бывали? Да, ведь, про Кунгур Владимир Ильич Ленин в своих книгах писал, ведь Кунгур-то на двух реках стоит. А сапожники? Других таких сапожников во всем мире нет. Там такие сапоги шьют, что они сами ходить могут. А про пещеру нашу кунгурскую слышали? Да туда ж даже из Америки ученые приезжают, чтобы конец-то пещеры найти. Да где им? А камнерезы! Да кунгурские ж камнерезы из камня блоху могут вырезать. И прыгать будет.
— Вот какой ты на язык бойкий,—заметил я,—а как-то воевать будешь?
— Воевать? Это нам, кунгурякам, дело привычное
— Как так, привычное? С кем же вы у себя в Кунгуре воюете?
— Воевать-то мы не воюем, да только кунгуряки ко всякому делу привычные— сани ли сделать, корзину сплести, камень отесать, замки тоже делаем. Кунгуряк—он все может, ко всему привычен.
Со своими сапогами он так и не расстался.
С первых же дней наш кунгуряк стал всеобщим любимцем. Полюбили его за веселый нрав, за острый язык, за то, что он кунгуряк
Бывало отправляется в ночной поиск, кругом лес стоит, не шелохнется. Мрак. За каждым деревом немец с автоматом чудится
— Не страшно тебе?—спрашиваю у кунгуряка
— А чего-ж страшного?—отвечает он по обыкновению своими прибаутками —Мы привычные. Да разве это лбе? Вот у нас под Кунгуром так это лес. Не пробьешься, стена.
— Ночь ведь. Темно…
— Да разве ж это темно? Вот у нас в Кунгуре ночь, так это ночь. Руки своей не видать, хоть к носу поднеси.
Однажды, нашей дивизии пришлось совершить шестидесятикилометровый форсированный марш. Я рассказал бойцам, что задача предстоит серьезная, что пройти 60километров в тот срок, который нам дан, будет не легко.
— Шестьдесят километров? — воскликнул Птухин—да разве ж это марш? Так, прогулочка. Я на своих кунгурских подметках не 60, а 600 километров пройду и песенку буду петь.
Марш был трудным. К концу пути все сильно утомились, ноги казались свинцовыми. Только кунгуряк шел, как ни в чем не бывало, и все балагурил.
— Наши кунгурские сапоги тем и славятся, что в них иди сколько хочешь, а усталости не почувствуешь. Вот как наши кунгурские сапожники шьют. Такой секрет знаем...
И он, действительно, шел, будто не чувствуя усталости. Взвалил себе на плечи четыре вещевых мешка и две винтовки, снятые с более уставших товарищей, и шагал себе, да шагал так, что можно было подумать, будто и вправду его чудесные кунгурские сапоги сами несут его по воздуху. И, глядя на его легкую и бодрую походку, слушая его веселые шутки, остальные бойцы тоже разгибали спины я шли бодрее, как бы набираясь от него сил.
Когда, наконец, мы достигли места назначения и все свалились, как говорится, замертво, я подсел к Косте Птухину
— Неужели ты не устал?
— Как не устал? Конечно, устал. Да только вида показать я не должен. А то, что про кунгурские сапоги народ сказал бы?
Через некоторое время потребовалось послать жух бойцов в тыл противника для связи с партизанами.
— Кто вызовется добровольцем?—спросил я перед строем своего взвода.—Задание это трудное. Искать пути придется, как в лабиринте...
— Ну, если как в лабиринте, так это значит мне идти надо,— говорит Птухин,—ведь наша кунгурская пещера что лабиринт. Сам чорт там ногу сломает, а ходов-выходов не найдет.
И когда стемнело, он отправился в путь.
С нетерпением ждали мы дня, назначенного для его возвращения. Этот день пришел, но Птухин не вернулся. Не вернулся он и на следующий лень. Не было его и ночью. Напрасно выходил я из землянки и вглядывался в ночной мрак. Нет веселого кунгурского сапожника, не вернется он, видно, в свой любимый Кунгур, не выйдет на берег родной Сылвы, не сошьет больше ни пары сапог...
Но я ошибался. Он вернулся. И усталый, измученный рассказывал:
— Фу, чорт, вот так история. Чуть сапоги не утопил. В болото попал, а выбраться не могу. Насилу спас их, красавцев
— Ну, а когда туда-то дошел. С тропинки не сбивался?
— Да, это ж разве тропинка? Это шоссе. Вот у нас в Кунгурской пещере, так это тропинка. Где на четвереньках ползти приходится, где—по-пластунски.
Но вечером, когда мы лежали рядом на нашем жестком ложе, он призвался:
— На этот раз думал—конец. Чуть-чуть не заплутал. Но задание выполнил. Темень — хоть глаз выколи. Тропинка—одно название, что тропинка. То в воду упадешь, то на камень наткнешься, то фрицеву засаду нюхом чувствуешь. Ну, думаю, не дойти. А как вернешься? Что люди о кунгуряках скажут?.. А тут еще сапоги в мешке за спиною болтаются.
— И зачем ты таскаешь их всюду за собою?—удавился я.
— А куда ж их девать?—продолжал он твердить свое, — да таким сапогам цены нет! У нас только в Кунгуре и могут сделать такие. Они еще сослужат нам службу.
И он действительно не соврал. Пара чудесных кунгурских сапог сослужила нам хорошую службу.А дело было так:
Однажды уже осенью мы совершили ночной переход. Всю ночь шлепали по воде и грязи и под утро вышли на исходный рубеж для наступления
В нашем распоряжении было три часа,—поесть, отдохнуть, обсушиться. В старой, полуразрушенной землянке развели костер. Хорошо солдату у костра просушить сапоги и портянка, закурить табачок, расправить усталые плечи.
В пять часов утра, откинув край плащ-палатки, повешенной у входа в землянку, вошел посыльный комбата.
— Готовьтесь,—сказал он,— через двадцать минут начинаем.
И вот тогда обнаружилось, что сгорели сапоги младшего сержанта Михаила Гладила. Как они оказались слишком близко к костру—никто не заметил, но только сапоги вовсе развалились.
— Что ж,—печально сказал Гладив,—не оставаться же из-за проклятых сапог здесь. Пойду в бой и в портянках.
Вот тут-то нам и сослужили службу кунгурские сапоги Кости Птухина
— Не осрами сапог-то,—сказал Гладину кунгуряк,—помни, что за сапоги на тебе надеты.
И Гладин не осрамил кунгурских сапог. Им всегда гордился наш взвод. Но в этом бою младший сержант отличился особенно. Первым ворвался он во вражеские окопы и штыком заколол трех немецких солдат.
На следующий день сам генерал-майор пожал ему руку и вручил боевой орден, который украшает теперь его грудь.
Это был для всех нас праздник. Но больше всех радовался кунгурский сапожник Костя Птухин, который и сам отличился в этом бою. Он то и дело обращался к каждому с вопросом:— Ну, что, каковы кунгурские сапоги?—будто в сапогах было все дело.
Но это были действительно чудесные сапоги и каждому из нас захотелось побывать после войны в уральском городке Кунгуре, честь которого с таким достоинством защищает наш любимый товарищ, бесстрашный кунгурский сапожник ефрейтор Костя Птухин.