«Яблоня и топор»
Новая пьеса Мих. Козакова в Молотовском драматическом театре
...«Я обниму пыльный русский сапог первого красноармейца, ступившего на эту землю страдания. Он придет. Маша, он зарядит слезы наши в свое оружие. Он пойдет все дальше, дальше, он будет разить неустанно нашими слезами горючими и тяжелыми, как свинец. Он придет. Маша, придет...»
Эти слова одного из героев пьесы Ивана Салтыкова, прошедшего все муки немецкого рабства в Германии и возвратившегося оттуда, искалеченным, с одной рукой; слова человека, потерявшего отца и мать в фашистских застенках своего родного города, временно захваченного немцами,—можно поставить эпиграфом к новой пьесе Михаила Козакова «Яблоня и топор», премьера которой состоялась 28 декабря в Молотовском драматическом театре.
Пьеса Козакова отображает подневольную жизнь русской интеллигенции под пятой гитлеровских оккупантов. Автор рисует картину разбойничьего произвола немцев над русскими людьми, подвергающего их не только физическому истреблению, но и тяжкому моральному унижению, изощренным моральным пыткам.
Тема эта не новая в нашей драматургии. Она нашла, в частности, яркое воплощение в пьесе Леонова «Нашествие». Козаков по своему осмыслил и раскрыл эту тему. В пьесе не бряцают оружием. В ней действуют те немецкие силы, которые вслед за войсками шли осваивать покоренные земли, те силы, которые, собственно говоря, и породили
страшный кошмар гитлеризма.
Вместо кровожадного в пьесе Леонова немца Шпурре мы видим скромного на вид, даже слегка добродушного ловкого дельца, скупщика лома Отто Кастель. Но от этого ужас фашистской неволи нисколько не меньше. Наоборот. Еще более скорбной выглядит судьба русских людей, уготованная им творцами «нового порядка» в Европе.
«Мой контор», «мой булка», «мой комнате», «мой яблоко»—говорит Кастель, присвоивший себе дом, сад русского учителя словесности Салтыкова. И в этих коротких циничных репликах, полных наглого самодовольства, пожалуй, не меньше, а, возможно, гораздо больше трагедии, которую принесли немецкие изверги русским людям,
Кастель вначале как-будто и не лишен даже некоторого благородства. Он вежлив, предупредителен. Но в каждом, даже, казалось бы, невинном слове, сказанном подчас сквозь добродушную улыбку, чувствуется, что он кровожадный насильник, палач.
Партизаны взорвали немецкий поезд. Голос диктора спокойно зачитывает по радио приказ коменданта города с длинным перечнем фамилий ни в чем неповинных людей—заложников, приговоренных за это к виселице. Как должное воспринимает это Кастель. А как же иначе? Идиотским смехом разражается его сын Вилли, спокойно вспоминая завитушку на подписи коменданта — своего друга, скрепившего акт величайшей подлости своей печатью. Виселица для русских людей—вещь обычная. Она не вызывает у немцев абсолютно никаких человеческих эмоций. Всякое представление об этике, о морали, о совести вытравлено по приказу фюрера из немецкой души.
Пьеса обладает бесспорными литературными и драматургическими достоинствами. Написана она хорошим языком, изобилует неожиданными ситуациями. И это держит зрителя в напряжении, заставляет его внимательно следить за развитием сюжета.
«Яблоня и топор»—пьеса трудная и сложная и для постановки и для исполнения. Трудность ее заключается главным образом в том, что эта пьеса психологическая. В ней нет внешних эффектов. Ее успех или поражение зависит от уровня сценической культуры театрального коллектива. И надо признать, что театр с честью справился со своей нелегкой задачей.
Режиссер А. Б. Смеянов, впервые дебютирующий в Молотове, показал себя серьезным художником, сумевшим создать такую сценическую атмосферу, которая способствует актерам передать то внутреннее содержание, которое заложено в пьесе. Высокая режиссерская культура помогла Смеянову искать и находить краски для выражения чувств героев не во внешних приемах, а в глубоком проникновении в существо образа, в его мысли и чувстве, Особенно замечательны концовки картин и актов. Нужен большой внутренний накал, чтобы в сценах драматических, достигающих порой трагического звучания (финал1-го акта, финал первой картины 3-го акта), достигнуть такого напряжения очень скупыми, внешними средствами—паузами, полушепотом.
Художник спектакля Д. А. Смолин приятно оформил спектакль. На фоне ясного летнего дня и цветущих яблонь еще более рельефно выступает тот черный день, который выпал на долю русских людей, временно попавших под власть немецких насильников.
Порадовало хорошим мастерством большинство исполнителей.
Ярко и сочно вылепил артист И. И. Задорожный образ самодовольного немецкого бюргера Отто Кастеля. Интересный образ его сына Вилли создал молодой артист Л К. Степанов. Но этот образ, нам кажется, представлен актером не совсем правильно. Что этот наглый молодой немец Вилли трус, впадает в полнейшую растерянность от первого звука советского самолета—это типичная черта для такого рода «героев», спасающихся за отцовской спиной от военной службы даже в своей фашистской армии. Но в спокойной обстановке, когда его подлой жизни ничто не угрожает, Вилли слишком сентиментален, слишком робок. Это не типические черты современного молодого немца, воспитанного Геббельсом в духе «беспредельного превосходства» своей расы над всеми народами мира.
Оригинальный и трудный образ Громадчука—предателя, ненавидящего одновременно и немцев и советских людей, продавшегося фашистам из трусости, чтобы спасти свою шкуру,—выпал на долю засл. арт. А. Г. Шейна. С большим мастерством актеру удалось воплотить на сцене сложный психологический рисунок изображаемого персонажа. Его последняя сцена с женой, передающая смятение чувств предателя перед грозящей ему расплатой, передана Шейном с огромной силой.
Достойного исполнителя в лице артистки Е. К. Корниловой нашла и жена Громадчука—Стефания, ставшая изменницей родине и издательницей фашистской газетки на русском языке.
Подлинного трагического звучания достигает в роли жены учителя Салтыкова артистка Е. В.Пояркова. Сцена в гестапо, где она встречается со своим сыном, и финал этой сцены — «Салтыковы живут и умирают вместе»—стоит на очень высоком уровне актерского исполнения.
Ивана Салтыкова, человека искалеченного немцами и морально и физически, с большим актерским мастерством играет засл, арт. республики А. А. Колебаев. Но некоторые моменты в трактовке этого образа нам кажутся спорными.
Человек мечтал о тихой жизни — «степь, сад и медленное солнце». Но вот он побывал на немецкой каторге. Его там искалечили. Его прежние идеалы рухнули. У Ивана надломлена душа в фашистской неволе. Но почему на всем его облике на протяжении всей пьесы лежит печать обреченности? Ведь он мужественный человек. Он не поддается никаким провокациям. Он категорически отказывается от гнусных предложений предателя Громадчуку, даже во ими спасения родного отца от виселицы. И на наш взгляд чувство болезненности, которое все время преследует этот образ, не имеет как будто достаточных оснований.
Очень искренно и приятно играет Машу—жену Ивана—А. М Чупрунова. Свою первую встречу с мужем, сцену с Вилли, когда она молчит, а молодой немец истерически кричит «О-о, когда русский человек молчит, он имеет самый большой тайна» —
актриса провела отлично. Молчать на сцене—очень трудно, гораздо трудней, чем разговаривать.
Менее всего удались пока актерам роли старика Салтыкова (арт В. Г. Василевский) и Коко (арт. Б Е. Знаменский). Василевский слишком статичен, он скован и внутренне и внешне Знаменский не обре[текст отсутствует]той легкости, которая необходима для столь колоритного образа подпольщика, вынужденного по характеру своей деятельности представляться вором, продавцом клубники и быть в то же время бесстрашным связистом между партизанами и советскими работниками в немецком тылу.
Неудачный образ главным образом по вине автора, очень скупо очертившего руководителя партизан Ершова, получился у арт. Н. К. Гарина.
Еще одно не удовлетворяет в пьесе—ее финал. «Я продержусь, я продержусь, Иван». — говорит Маша, когда ее муж после смерти одна в матери, замученных Фашистами, уходит к Партизанам. Идея понятна. Русские люди сквозь все муки и испытания продержатся до прихода Красной Армии, дождутся своего освобождения. Но с точки зрения законов сцены хотелось бы видеть в пьесе более завершенный драматургический конец.
Однако, несмотря на отдельные недостатки, в целом спектакль интересный, показывающий в довольно своеобразной, свежей форме трагическую судьбу русской интеллигенции во временно оккупированных немцами советских районах, глубочайшую ненависть истинно русских людей к своим поработителям, их беспощадную борьбу и беспредельную жажду мести.
Б. ЛЮБИМОВ.