МАЙОР БУКИРЕВ
Очерк *)
Геннадий ГОР
Артиллерист, про которого рассказывают, что на восемнадцать вражеских танков ему потребовалось девятнадцать снарядов.
У артиллериста была уважительная причина, почему он так экономил снаряды. Снаряды приходилось доставлять за семьдесят километров.
Это было в Монголии у знаменитой реки Халхин-Гол.
Тогда он был лейтенантом, только что призванным из запаса.
Началась великая Отечественная война. Этому артиллеристу не повезло. Его назначили в часть, стоявшую в красивой, но очень далекой от фронта местности.
Шли бои, каких еще не знала история. Радио сообщало о подбитых и сожженных танках врага. Их подбили другие артиллеристы. Не он. На запад шли бесконечные составы. На платформах красноречиво ехали пушки. У раскрытых дверей теплушек стояли или, свесив ноги, сидели артиллеристы. Они пели. Но он был не с ними. И он впервые за всю свою жизнь затосковал. Он спасался, что так и проживет в той красивой местности, не приняв участия в большой битве, не подбив ни одного немецкого танка, не подавив ни одного орудия. Впервые за всю свою жизнь он писал жене и товарищам унылые письма. Он и их заражал своей грустью, грустью мастера, тоскующего по делу, тоской артиллериста и патриота, больше всего боявшегося одного — что он не имеет участия в великой войне и не попадет на фронт.
Но вот счастье снова повернулось к нему лицом. Его направили формировать часть, затем он повез ее на фронт. Путь долгий. Тысячи километров. Но бойцы не заменили этих дальних километров. Ни одна минута не пропала даром, их командир ходил из теплушки в теплушку и рассказывал. Беседы были умные и веселые. Ничего бойцы так не любят, как веселое слово. Он говорил им, что русские всегда и везде били немцев. Их били на льду Чудского озера—очень давно, их били недавно на Украине, их всегда и везде будут бить. Их бил Александр Невский, Суворов, Щорс. Какие бы у немцев ин были вначале успехи, они все равно будут битыми. Он говори, это в те дни, когда немецкие танковые дивизии ползли к Москве, к Ленинграду, к Ростову. Он твердо верил, что немцы будут разбиты и заражал своей верой бойцов. Он рассказывал им, как надо вести себя в бою с танками и пехотой.
Так, делясь опытом и учась, они приехали на фронт.
На передовой некоторые из его молодых и необстрелянных бойцов отнеслись с излишним уважением к вражеским снарядам и минам. Надо было научить их презирать опасность. И командир учил их этому личным примером.
* * *
Бои бьют жаркие и писать домой было некогда. Жена в Молотове беспокоилась—давно не было писем. Однажды она развернула «Правду- и стала читать сводку Совинформбюро. Часть тов. Букирева, — прочла она, — уничтожила столько-то танков, подавила столько то орудий. Так она узнала о своем муже. Она еще раз прочла сводку. Это были только цифры, скупые, точные. То, что было за цифрами, можно было только угадать и представить себе. Она знала своего мужа и представила себе то, о чем не было сказано в сводке.
Наступил 1942 год. На смену весне пришло лето. А письма не приходили. Она развертывала газеты, но в газетах тоже не было ничего о нем. Писем не могло быть. Он не имел времени их писать. И если бы и написал, как бы он отправил свое письмо? Проходя по ночам через занятые немцами деревни, снимая немецких часовых, он вел свою часть к своим. Его люди несли раненных, тащили на себе пушки.
...Река. Одна из широких полноводных рек юга. На обоих берегах немцы. Букирев связался со своими, просил их—когда он начнет переправу — поддержать его артиллерийским огнем. Сколотили бревна, доски. Спустили на воду плоты. На них положили раненых, оружие. На плотах нехватало для всех места. Тогда он, командир части, разделся, сложил одежду на плоту и, бросившись в реку, поплыл. За ним поплыли все, кто умел плавать и кому на плотах не хватило места. Немцы заметили переправу и открыли сильный артиллерийский огонь. Снаряды рвались в воде. В плот, где лежала его одежда, попал снаряд. Он переплыл одним тех первых и стоял на берегу мокрый, неодетый. Надо было вести людей в атаку, отдавать распоряжения, командовать. А он стоял под деревом, как Адам на картинке, виденной когда то в детстве. Адам, но не в раю, а в бою. Минута, которая только много спустя могла показаться веселой, смешной, трагическая, очень серьезная, трудная минута. Но только минута или две. Ему не пришлось долго размышлять. Стоявший рядом боец уже разделся. Он отдал своему командиру гимнастерку, шаровары, сапоги. Он сделал это без приказания. Любой другой боец этой части, если бы стоял тут, сделал бы то же самое. Командир едва застегнул на себе гимнастерку с чужого плеча, с трудом натянул сапоги. Бойцы услышали его голос, пошли за ним в атаку, пробились и вынесли на себе раненых. Только тогда он почувствовал, так больно жмут сапоги. Он вспомнил дерево, под которым стоял, как Адам. Теперь можно было смеяться, и он рассмеялся.
Есть военные, которых невозможно представить себе штатскими. Его бойцы, вероятно, думали, что он так и родился в длинной артиллерийской шинели, что у него всегда такой суровый командный голос. Во всяком случае думали, что он служит в артиллерии очень давно.
А давно ли к нему приходили студенты, студентки сдавать зачеты, и не по тактике, не по топографии, не по инженерному делу, а по очень мирной дисциплине— зоологии? А давно ли к ректору приходили потолковать коллеги профессора, доценты.
Ректор Молотовского университета. Правда, сейчас он занят другим, более важным делом.
Он и в мирное время, собираясь в научно-исследовательскую экспедицию в тайгу на какое-нибудь далекое, глухое озеро и укладывая в рюкзак необходимые предметы, не забывал взять с собой руководство по артиллерии—довольно об’емистую книгу.
— А это для души,—говорил он.
На широких полках его домашней библиотеки Дарвину, Тимирязеву, Ламарку, пришлось потесниться и уступить место воинским уставам.
В одном из писем к жене, посланном с фронта, он писал о своем артиллерийском призвании.
«Я горжусь своим призванием. Артиллерийская специальность позволяет мне уничтожать немецкую погань не по одному, не по два, а десятками, иногда сотнями. Если б у меня был сын, я воспитал бы из него непременно артиллериста».
В газетах по-прежнему от времени до времени промелькнет строчка или две: часть тов. Букирева, уничтожила столько то танков.
Строчка или две, иногда почта одни цифры.
Когда от него долго нет писем, жена и друзья идут в читальню— просмотреть подшивку «Красной звезды». Однажды в сообщении о нем вкралась неточность, опечатка. Была искажена его фамилия. Но друзья его догадались, что речь идет о нем. Как художника отличают по манере, даже если холст не подписал, как писателя отличают по стилю, даже если статья под псевдонимом, как письмо дорогого и близкого человека узнают сразу по почерку, так и дела артиллериста можно узнать по его артиллерийскому почерку, даже если фамилия искажена.
Из газет жена и друзья узнали, что майор Букирев за проявленный в боях талант и искусство награждал орденом Красного боевого знамени и орденом Кутузова.
В это время Букирев уже не командовал частью. На него была возложена более ответственная задача. Отступая, немцы заняли заранее приготовленный рубеж, прикрывавший город Л. Деревни они превратили в опорные пункты. Оплели рощи проволокой. Расставили мины. Выкопали глубокие траншеи. Не менее 6 пехотных полков расположилось здесь и до 100 орудий.
Но город должен был стать советским и очень скоро.
Нужно было разведать, где расположены батареи, где закопаны танки, где сидит пехота.
Началась артиллерийская подготовка. Несколько минут мела огненная метель, шквал, ходила по переднему краю буря. Затем пошли танки и пехота. Танки не останавливались и пехота тоже. Только теперь можно было сказать, что огненная метель мела не зря, что точно было разведано, где стоят батареи и где закопаны танки, что майор Букирев не напрасно не спал несколько ночей. Танки не останавливались и пехота пошла дальше. И город Л. был взят.
О работе советского офицера Букирева и его подчиненных дал отзыв взятый в плен немецкий офицер Фрайтер. На допросе он заявил:
Утром батареи дивизиона подверглись такому сильному обстрелу русской артиллерии, что в имевшихся пяти орудийных расчетах сразу убито 8 номеров и ранено 18. Дивизион, не открывая огня, вынужден был отойти.
О работе русской артиллерии давали отзыв развороченные траншей, исковерканные танки, рощи, трупы немцев, вдавленные в дерево и камень, разбитые немецкие орудия.
...Какими теперь далекими казались майору дни, когда, в тиши лаборатории он изучал своих рыб. Но однажды, в только что отбитом у немцев городе он вспомнил, что он не только артиллерист, но и зоолог. Он зашел в комнату, где стояли полки, набитые книгами. Все было унесено из комнаты, украдено, награблено. Но книги унести немцы не успели. Им помешала часть, которой командовал майор.
Он подошел к полке и раскрыл первую попавшуюся книге. Это был курс зоологии позвоночных. Раскрыл вторую книгу—это был Тимирязев «Жизнь растений». Он взял с полки следующую книгу - Ламарк. Не было сомнений: в этой комнате жил советский ученый, по всей вероятности зоолог. Его собрат. Где он? Может угнан в Германию? Может расстрелян, повешен. Не о содержаниилюбимых книг подумал в эту минуту майор,а о человеке. Он вышел из комнаты и пошел продолжать свое дело. Как любил он читать лекции, писать научные статьи, но в эту минуту он думал о своем счастье артиллериста, имеющего возможность измерять свое время ни количеством написанных листов, не качеством прочитанных лекций, а горящими немецкими танками, окаменевшими трупами немцев.
*Из сборника, «Уральцы в боях за Родину», выходящего в издании Молотовского областного издательства.