МИХ. СЛОНИМСКИЙ
Минированное поле *) Окончание. Начало см. «Звезду» за 25 и 27 января.
Вечером немцы опять переворошили все село, учиняя допросы, обыски, расстрелы. Среди других они увели Васю, стрелка-радиста. Долго не смолкал женский плач по селу, рыдания новых вдов и сирот. Ночью возвратился в хату дед и сказал, что много не стало знакомых и друзей, и что замучен в пытках Вася- радист за то,что нашли у него зашитый в подкладку партийный билет.
Боль пронизала Буценко при этих рассказах. Он вышел под теплое небо. Оно было густо усыпано звездами. Вдруг, как падающий метеор, резанул слепящий свет по сараю и вырвал из мрака фигуру переодевавшегося человека. Человек стягивал через голову военную гимнастерку, и Буценко явственно увидел кубики на петлицах и звездочки на рукавах. Политрук скинул гимнастерку, и не успели подбежать к нему немцы с остановившейся машины (фара автомобиля осветила сарай), не успел Буценко подскочить на помощь, как политрук выхватил из кармана штанов револьвер, приставил рукой к виску, и раздался одинокий негромкий выстрел. Политрук предпочел смерть плену—иного выхода для него не было.
Потрясенный этой случайно виденной сценой, Буценко тихо прокрался обратно в хату. Дед еще не спал. Он стоял на коленях у печки, ворочая недогоревшие поленья. Пламя вспыхнуло, осветив его старое, жесткое, печальное лицо с длинными усами. Он взялся за котелок с картошкой, чтобы поставить его в печку, но Буценко упредил его. Вынув из-под половицы свой кандидатский билет, Буценко наклонился к печке и огромным усилием воли заставил себя кинуть этот драгоценный документ в огонь. Ему тотчас же захотелось вынуть его обратно, но он победил в себе это желание и даже отвернулся от печки, чтобы не видеть, как горит его партийная карточка. Отвернувшись он увидел знакомые, не по-детски серьезные глаза девочки, глядевшей на него с лавки. Сколько бедствий запомнила она на всю жизнь! Но и геройство врезалось ей в память! Какое выдалось детство ребятам нашей страны!..
Когда Буценко вновь оборотился к печке, от его кандидатской карточки остался один только пепел.
Ничего не поделаешь. Пример Василия и политрука научили Буценко действовать осмотрительней. Он —летчик, он обязан разить врага везде. Он обязан сделать все, чтобы вернуться живым в свою часть.
V.
Буценко тщательно продумал план бегства.
Ночью уйти из села нельзя было. По указу, развешенному по хатам, за появление ночью на улице — немедленный расстрел. Почти у каждой хаты стояли немецкие часовые, да еще и во дворах часовые стерегли машины. Избежать встречи с ними невозможно. А встреча с немцами ночью— смерть. Село стало тюрьмой, а жители в хатах своих— как в камерах.
На рассвете Буценко отправился в путь. Он попросил у хозяина самую худую одежду, выпил стакан молока и вместе с хозяином пошел со двора. У ворот часовой задержал их. Он тщательно обыскал карманы Буценко и деда. В карманах он ничего не нашел, кроме табака-самосада да спичек. Тогда он спросил их:
— Куда идете?
Буценко ответил:
— В штаб германской армии, я — военнообязанный.
А дед отозвался:
— Я в поле.
Часовой подумал, подумал, и нехотя пропустил их.
До выхода из села еще несколько раз останавливали их немецкие часовые, обыскивали и спрашивали, куда они идут. Но вот, наконец, село осталось позади. Они вышли в поле. И здесь Буценко и дед расцеловались. Прощаясь, Буценко дал деду адрес, еще раз душевно поблагодарил за спасение жизни и зашагал прочь. Он шел неторопливо, не оглядываясь, чтобы не вызвать подозрения, и все еще не верил, что так счастливо удалось ему уйти. А когда село скрылось из вида, он побежал. Он стремился как можно скорее удалиться из села, где бесчинствовал враг,— пробежит, передохнет немножко и вновь побежит, скрываясь в кукурузных полях и среди высоких подсолнухов, избегая встреч с немцами. В первый же день он проделал больше 70 километров.
В пути, если где встречались ему телеграфные или телефонные линии, он камнями или палками обивал проволоку с изоляционных чашек.
12 августа он поднялся на своем ястребке в местечке Чернобаевка, а через 5 дней, 17 августа, разведчики—лейтенант и два красноармейца глубоко в тыл врага, к станции Березнеговато, зашедшие на своей полуторатонке, увидели маленького, тощего, заросшего черной бородой мужичка в драной одежде, бежавшего к ним, размахивая руками. Он прыгнул к ним на ходу и возбужденно повторял:
— Я летчик, летчик, у меня мотор подбили...
Лейтенант молчал, как дед ночью на телеге, и Буценко понимал, что он не верит ему, сомневается. Но уж очень убедительны были интонации в радостном голосе летчика и некоторые детали его рассказа. Лейтенант поверил и принял его к себе на машину. У разведчиков оказалась еще одна машина с боеприпасами, пушка, и при них 18 красноармейцев, старший лейтенант-пехотинец и капитан-артиллерист. Все они замаскировались у ближнего села. Им предстояло после успешно произведенной разведки выбраться обратно к своим из окружения.
Буценко не зря был летчиком. Ориентировался он отлично. И он взялся вывести разведчиков к Красной Армии.
Артиллерийский капитан оказался ленинградцем.
— К самому Ленинграду подступили сволочи, — горевал он.
— Украину топчут,—отвечал Буценко, который сам был украинцем.
— Каждую ночь все Ленинград во сне является, —отозвался капитан.
— Сердце за Украину рвется,— промолвил Буценко.
И хотя один из них поминал Ленинград, а другой Украину, но в сущности оба они говорили об одном и том же — о родной стране своей, на которую напал вероломный враг.
У попутных сел присоединялись к ним все новые и новые группы красноармейцев. К местечку Давыдов-Брод на реке Буг подкатила колонна советских войск в составе 21 машины, а к Днепру подъехало уже 40 машин.
У Кочкаровки при переправе Буценко встретил знакомого воентехника Шкунова, который удостоверил его личность. 18 августа выбравшиеся из вражеского тыла красноармейцы и командиры прибыли в село Н.-Серагозы. Отсюда, обмундировавшись, Буценко, уже смело подняв голову, никого не опасаясь, отправился на поиски своей части и вскоре обнялся с товаришами, которые уже считали его погибшим.
Это был праздник в части.
Буценко, счастливый, возбужденный, даже немножко растерянный, переходил из объятий в объятия. Его целовали, хлопали по плечу и вдруг он взлетает на воздух... Летчики неистово качали вернувшегося из вражеского тыла товарища, словно хотели забросить его на высоту в несколько тысяч метров. А когда он приземлился, наконец, то вновь утонул в объятиях военкома части батальонного комиссара Мягкова.
— Ты все, что переживал, описать должен в поучение другим, — сказал ему Мягков, когда страсти угомонились и первые восторги встречи улеглись.
Сидя за столом и занимаясь непривычной для него литературной работой, Буценко на миг отложил перо и задумался. Неужели все, о чем он пишет, действительно случилось с ним? Вот он сидит живой, готовый к новым боям, исполненный чувства ненависти к врагу и любви к родной земле своей, обогащенный всем, что привелось ему испытать.
А ведь сколько раз мог он погибнуть, начиная с того момента, как обрезал подбитый мотор, и до выхода к Днепру!
Широкая мысль овладела им.
— Что ж! Если бы он погиб—то погиб не зря. Родную страну отстоят товарищи и без него. Он не побоится смерти. Жизнь его навсегда отдана Родине.