Великое чудо совершалось в конце лета 1942 года на берегах Волги под Сталинградом. Гигантская махина немецкой армии споткнулась о славный русский город, споткнувшись, остановилась, остановившись, казалось бы, в зените своих успехов, как бы пристыла к земле, чтобы получить вскоре удары, решившие в огромной степени провал на кровавой немецкой авантюры. Герой сталинградской эпопеи — русский человек — остановился здесь, на могучей русской реке. Здесь воплотилась в реальность мысль: — Дальше отступать нельзя.
Сталинград стал символом позорных провалов и поражений гитлеровских полчищ. Сталинград стал великим символом твердости о духа русского человека, его готовности итти за свою родную русскую, советскую землю «на жизнь, на труд, на праздник и на смерть!».
Трудно современнику полно охватить события под Сталинградом во всей широте и глубине их величия. Ник. Погодин в «Лодочнице» стремился показать великое в малом, общую идею на частном примере, великие события — на примере маленького участка обороны Сталинграда. Девушка — Шура — лодочница, перевозчик с левого берега Волги на правый, к боям, к аду, к гигантской мясорубке; моряк — лейтенант Бантышев — командир бронекатера; старый казак Кащеев и жена его старуха Кащеиха; майор — начальник одной из переправ — люди военные и гражданские, мужчины и женщины, старики и молодые. Но чувство, руководящее ими, делающее их беспримерными героями, — одно любовь, всепоглощающая и всепреодолевающая любовь к Родине.
Погодину не удалось преодолеть известный схематизм в построении пьесы, избегнуть доли резонерства, которым обладает и страдает майор — начальник переправы, даром, что он, по свидетельству других героев пьесы, поэт, найти достаточное равновесие между элементами героики и комедии. Но Погодину удалось в большой степени показать дух сталинградцев, чувства русских людей, защищающих свою землю, ненависть к захватчикам, обуревающую и глубокого старика Кащеева, и почти девочку Шуру.
Перед театром, поставившим эту одну из первых пьес о сегодняшних днях войны, стояли значительные трудности. Постановщику А. Б. Смеянову при помощи художника Д. А. Смолина и ряда актеров удалось выявить ценное и интересное в пьесе, показать, как в малом выражается большое. Подчеркивая героичность сталинградской боевой «обыденности», сдерживая (хоть не всегда достаточно) стремление автора к излишку юмора, комедийности, постановщик достиг значительного успеха.
Определяющей общий тон спектакля (не всегда ровный) является талантливая игра А. Г. Шейна. Высокий пафос патриотизма русского человека он показал в созданном им с большим мастерством образе старого казака. В Кащееве у Шейна нет нарочитого пафоса, нет показного героизма, но в нем есть огромное внутреннее тепло, в нем есть мягкий, тонкий юмор. И внешне хорош этот образ кряжистого, бородатого, с хитроватыми глазами, крепкого старика.
В паре с Шейном удачна В.Ф. Колосова в роли сварливой, но заботливой, энергичной и такой же любящей русскую свою землю жены Кащеева. Колосова нашла интересные интонации в своей роли, удачные переходы от старушечьей сварливой скороговорки к медлительной плавной речи. И в ее игре, приятно грубоватой, но нигде не шаржированной, — много искренности и теплоты, обыденности и героичности.
Т. Ф. Градова — Шура — может быть, несколько резко, но убедительно показала, как атмосфера сталинградских боев 1942 года рождала героев, независимо от пола и возраста. Шура у Градовой от юношеского патриотического подъема, от юношеской свежей, вдохновляющей о любви становится героем, не сознающим всей высоты и героичности своих подвигов. То, что делает она, то, что делает лейтенант Бантышев (Н. К. Гарин), то, что делает майор (Д. И. Бронев), который считает, что, будучи начальником переправы, он мало, слабо участвует в великой битве, — все это идет от чувства долга, которое ощущается русским человеком, но не показывается, не афишируется им никак. Вот эти качества театр показал, рассказало них зрителю.
Несомненно, интересный образ немецкого шпиона Репина, который хорошо рядится под философствующего скептика чудака показал В. Н. Емельянов. А.К. Воронцов старается перестараться в изображении морально мелкого человечка, беженца Полукарова. И это делает неубедительным его образ. Гораздо успешнее справляется с ролью жены Полукарова Е. С. Балашева. Есть такие крикливые, питающиеся темными слушками, насквозь эгоистичные, ни о чем не думающие кроме своего личного благополучия люди.
Может быть вина, пьесы в том, что у Е.К. Корниловой в роли Антонины, матери Шуры, и у Р.И. Котляр в роли Веры заметен излишек истеричности, особенно в первой картине.
Трудно назвать цельным впечатление от этой в общем недостаточно крепкой пьесы и, потому, от не совсем цельного, хоть и во многом удавшегося спектакля.
С. Гинц