Обыкновенный человек
На нем невзрачный, очень широкий полушубок явно с чужого плеча, облезлая шапка, штаны и валенки в заплатах, старенькие рукавицы. Все на нем обношено, потрепано и неказисто. И лицо у него самое простецкое, крестьянское: широкие скулы обросли не густой, но окладистой бородой, выражение глаз спокойное, даже ленивое.
Встретят его на проселочной дороге или на улице деревни. Подойдет, шапку снимет, поклонится, будет ждать с непокрытой головой. Сразу видно, этот русский разумен, понимает отлично, что немцы—высшая раса и пришли навести «новый порядок», «организовать» сельский труд. Какой-нибудь прыщавый обер-лейтенантик тоном начальства задаст ему несколько вопросов по карманному словарю, и этот смирный крестьянин в широком полушубке ответит почтительно и толково, укажет дорогу и после смиренным жестом попросит покурить.
Что ж, такому смирному «руссу» можно кинуть и сигаретку или бросить щепоть табаку на ладонь.
Машина тронется дальше, ныряя в сугробах по проселочной дороге, а смирный «русский мужик» еще долго не наденет шапку, почтительно глядя вслед. Правда, если бы обер-лейтенант смог теперь заглянуть в его глаза, он похолодел бы от ужаса. Он быть может догадался бы тогда, что под полой широкого полушубка на петле висит пистолет-пулемет, с другого бока в кармане—наган и еще можно найти при желании—гранаты, карты и компас.
— И часто вы так открыто встречались с немцами?
— Часто. Не знаю почему, но ни разу не внушал им подозрения.
Товарищ Ф. вдруг по-детски заразительно смеется:
— Уж очень любят они подхалимаж, чтобы шапки перед ними ломали, кланялись и смотрели бы на них угодливо, прямо в глаза. Они таким обхождением на советской земле не избалованы, земля эта всюду под ними горит, а тут, смотришь, вот такой мужичок, как я, из’являет полное покорство! Да они это во сне видели!.. Им приятно, а мне полезно. И грим, как видите, самый простой. Борода натуральная.
Товарищ Ф. никогда не был военным. Еще в июле он сидел в конторе спирто-водочного завода, бритый, глубоко штатский человек в пенснэ, холщевой толстовке, с аккуратным почерком. Он был экономистом, обычным советским служащим. В кармане его лежал «белый билет» —освобождение от воинской обязанности из-за серьезной органической болезни сердца.
К городку приблизились немцы. Завод сгорел. Жену и детей товарищ Ф. успел посадить на поезд, отправить в Ленинград, а сам, помогая грузить заводские ценности, замешкался и опоздал. Немцы ворвались в городок. Товарищ Ф. был свидетелем их подлого разгула. Многие из друзей и знакомых погибли на его глазах. Его соседа старика-пенсионера Митрофанова убили за то, что нашли фотографию сына—майора Красной Армии. Зубного врача Каплера застрелили за то, что он еврей, а учителя средней школы Гуськова за то, что он, русский человек, держал на книжной полке сочинения Сталина, Ленина, Горького и Толстого и вошедшего в дом немецкого офицера не встретил низким поклоном. Его труп лежал у ворот дома, вокруг валялись изорванные книги и к груди была приколота записка с надписью «коммунист». Так погиб беспартийный большевик Гуськов. Счетовода заводской конторы девятнадцатилетнюю Анну Т. немцы схватили на улице и увели в штаб. На следующее утро товарищ Ф. увидел ее совершенно голый, истерзанный труп у под’езда домика райисполкома, в пыли на центральной улице. Немецкие солдаты останавливались, разглядывали поруганное тело, обменивались сальными шутками и мимо проходили в дом и обратно, иногда перешагивая через голову и руки девушки, сапожищами поднимая пыль.
— Я думал, что сойду с ума или наброшусь на первого встречного немца и голыми руками задушу его,— вспоминает товарищ Ф.,—но, немного погодя, я понял, что должен поступить иначе.
Его арестовали. Он кланялся, отвечал покорно и тихо. Немцам было не к чему придраться. Какой-то ефрейтор ленивым ударом кулака выбил ему два зуба и велел отпустить.
Товарищ Ф. ночью ушел в лес. Там встретился с несколькими рабочими своего завода, железнодорожниками, крестьянами окрестных сожженных деревень. Ни у кого из них не было оружия, не было карт, не было военных знаний. Была только лютая ненависть к немцам. Этого оказалось достаточно.
Через три дня в звездную августовскую ночь по дороге Шимск—Сольцы проезжал грузовик с четырьмя немецкими солдатами и ящиками мясных консервов. На повороте дорога оказалась густо посыпанной битым бутылочным стеклом. Шина лопнула. Грузовик остановился. Из придорожных кустов выскочило пятнадцать человек, вооруженных железными ломами, топорами, вилами Четыре немецких солдата были убиты. Их винтовки и 500 килограммов мясных консервов были первыми трофеями отряда товарища Ф.
С тех пор пролетели три месяца. Отряд вырос, вооружился, превратился в целое боевое подразделение, контролирующее местность с 60 населенными пунктами.
К товарищу Ф. из Ленинграда прибыл комиссар. С каждой декадой сводки действий отряда увеличивались, росло число сожженных автомашин, мотоциклов, танкеток, разбитых обозов, уничтоженных немецких солдат и офицеров.
В ноябре подверглась нападению штабная машина, шедшая в сопровождении броневика. Генерал-майор гитлеровской армии Эмиль фон-Крюгер и его два ад’ютанта залили своей черной кровью папки с ценными документами. Генеральские бумаги и регалии товарищ Ф. привез в Ленинград.
— Взять бы его благородие в плен, да сгоряча не разглядели, что генерал! Ну, уж следующего заберем живьем.
Товарищ Ф. не только талантливый командир и организатор. Он оказался хитроумным разведчиком по призванию. Он любит в своем широком полушубке и заплатанных валенках приходить один в села и деревни, где квартируют немцы, лично узнавать их расположение, говорить с ними, смотреть прямо в их зрачки; он любит бесстрашно играть с опасностью и всегда быть уверенным в успехе.
Так недавно, все разглядев и разузнав, он провел широкую операцию: окружил роту немцев в большом селе и, при помощи местных жителей сняв часовых, уничтожил спящими 136 оккупантов—всех до единого. Под утро тела зарыли, следы боя скрыли. Рота просто пропала, бесследно растаяла, выбыла из списков армии Гитлера в «неизвестное направление». Роту искали. Приезжали в село. Немцам указали—куда ушла рота. Немцы бесились, кричали, гадали по карте местности и, подпалив несколько изб для острастки, уехали ни с чем.
Командиры партизанских отрядов по тайным тропам пешком или на самолетах пробираются через фронт. Они приносят свои скромные героические сводки и вновь возвращаются в снега подтачивать тыл обреченной немецкой армии.
— Об одном я жалею,—тихо говорит товарищ Ф.,—жалею о том, что раньше, до войны, был совсем штатским человеком. Стыдно сказать, а винтовку взял в руки впервые в жизни, когда вырвал ее у немца... А уж теперь обзавелся.
Он любовно проводит пальцами по плоскому магазину трофейного пистолета-пулемета.
И. ЛУКОВСКИЙ.